Анатолий Андреев - Игра в игру

Погруженный в проблемы взаимоотношений с женой, я как-то подзабыл о том, что меня ожидает печальное зрелище, после которого я несколько дней буду приходить в себя и на месяц забуду о Птичи, об озерах, птицах и людях. А через месяц, не исключено, меня опять «потянет» куда-нибудь на берег. На те же грабли. На круги своя. Куда девается весь предыдущий душевный опыт? Впечатления стираются и тускнеют. Загадка мужчины. Кстати, жена моя, Электра Гермогеновна, дочь профессора классических языков и литератур, помнит все впечатления и ощущения, она просто напичкана ими; другое дело, что опарыши не раздражают ее так, как меня, и это обстоятельство еще больше раздражает меня и усложняет наши витиеватые отношения. Моя одиозная нетерпимость к человеку толпы втихомолку вменяется мне в вину, «доказывает» мою неадекватность («В чем виноваты простые, нормальные люди, живущие в эпоху демократии? Может, проблема не в них? Pacem cum hominibus bellum cum vitis habe. Живи в мире с людьми, веди войну с их пороками».) и делает мою супругу страдающей стороной в наших странных отношениях. Странность, ежу понятно, целиком и полностью моих рук дело. В общем, с виноватым мы уже давно определились. И я, кстати, не возражаю. Более того, я чувствую свою вину.

Ну, чем, скажите на милость, не угодили мне опарыши? Их неспешная, муравьиноподобная возня – пардон, сорри, спешу поправиться, – жизнедеятельность, черт ее подери, сама по себе становится конкретной психологической нагрузкой для меня. Они плохи уже тем, что есть? Это, знаете, сомнительная логика. Чтобы не сказать больше. Гм-гм. Согласен. Да я и не оправдываюсь. Но учтите: одно дело чувствовать свою вину, и совсем другое – признавать себя виноватым. Я не виноват. Это я и пытаюсь объяснить (nota bene: никому ничего не доказывая, тем самым, признаюсь, совершая огромную, принципиальную ошибку). Надеюсь, высокий суд снизойдет до того, чтобы принять мои объяснения к сведению. Слушайте, судьи в разглаженных мантиях.

Антропологический пейзаж – это мой ужас и кошмар. Ведь что скрывается за бесстрастной констатацией «психологическая нагрузка»?

У меня падает настроение, солнце, воздух и вода, наши лучшие друзья (ах, Артек, красные галстуки, профиль Ильича на плакате, линейки, речевки, массовки и игра Зарница: привет тебе, босоногое детство!), превращаются в пекло, вонь и лужу. Они, это племя опарышей из семейства человекообразных, пожирают меня – только тем, что они присутствуют рядом. Они украли у меня мир – и я же еще и виноват? Чем же, спрашивается? Тем, что я не один из них? Гуманно ли это? Получается, что единственное мое спасение в том, чтобы отказаться от себя. Я протестую и прошу суд учесть это обстоятельство.

Нет, я предлагаю сыграть в другую игру. Какую? А вы читайте, читайте и поменьше задавайте вопросов. Любопытной Варваре, знаете ли, нос оторвали. Фольклор-с. Древнейшее дело-с. Хе-хе-с.

Итак, мы с Электрой достигли заветного берега. Все так же, как и в прошлом, и в позапрошлом, и в позапозапрошлом году начала XXI века нашей эры: переливчатые трели соловья, казалось, копировали неприхотливые коленца противоугонной сигнализации, которой оснащена была каждая машина состоятельного опарыша; усердно крякающий жабий хор забивал орущие из тех же машин магнитолы. Перекричать природу – это святое. Настроение мое пошло резко вниз.

Для меня тест на человечность – насколько далеко тебя тянет дистанцироваться от людей. Чем дальше – тем человечнее. Может, я просто скрытый мизантроп? Может, это просто болезнь?

Может быть. Только болезнь моя называется иначе: утрата иллюзий. Исчезновение иллюзий, этого духовного витамина, приводит к колоссальным психологическим перегрузкам. Неправильный духовный обмен веществ. Требуется вера во что-то…

А ее нет. Если нет веры – ты перестаешь быть человеком. Человек – это двуногое животное, без перьев, хвоста, и даже без царя в голове – но обязательно с верой в душе. Жить без веры – сверхчеловеческая претензия. Вот откуда мои психологические перегрузки…

– Мишка, ну, как там вода? Холодная? – орало пышнобрюхое клещеподобное, отдаленно напоминающее кроманьонца, находящееся в двух шагах от краснорожего Мишки. Мишка сделал вдумчивую паузу и от живота идущим голосом ухнул:

– Холодная!

– Папа, папа! – надрывалась в это время симпатичная малышка, измазанная грязью до ушей. Стоило ей улыбнуться, как ее смазливая мордашка становилась похожей на хорька, которого не пустили в курятник. Или на добрую старушку, желающую всем зла. Улыбка явно не красила детеныша. Странно. – Смотри, какие облака!

– Ну, и какие?

Папаша был несколько обескуражен. Услышать из уст младенца такое…

– Белые, папа.

– Да, – быстро согласился папаша, совсем, кстати, не похожий на хоря. – А трава зеленая.

Я порой сомневаюсь в возможностях этой легкомысленной науки, генетики. Впрочем, дочь-то вполне могла быть и не его. Вполне. Каждый десятый ребенок – не от законного «папа», а от проезжего молодца. В этом тоже есть что-то научное. Не в социологическом, а в биологическом смысле.

– А небо синее. Зойка, надень панаму.

А это уже педагогично встряла молодая, но слегка обрюзгшая мамаша. Ну-ка, ну-ка, дайте-ка нам взглянуть на мамашу. Моя версия с хориным следом вновь оказалась под сомнением. Возраст этой лебедушки я определил как переходный: от детства к старости. Varium et mutabile semper femina. Женщина всегда изменчива и непостоянна. Точнее, постоянно в женщине одно: ее готовность к переходности.

– Молодой человек, – обратился ко мне явно не старше меня тип, дети которого играли с упитанным породистым чао-чао, то есть мучили ленивого пса, получая при этом большое удовольствие. Детский животный эгоизм явно перевешивал собачий. С другой стороны, детки были при деле, и пес не скучал. Скучал папа, заросшим медвежьим лицом и низким лбом напоминавший неповоротливого чао-чао. Как говорится, каков пес – таков и хозяин. Но генетика здесь, опять же, не при чем.

– А какой смысл не пить? – спросил он, как будто продолжая беседу и обращаясь то ли ко мне, то ли к белым облакам. Очевидно мое поведение (рядом со мной не видно было початой бутылки, а это, по логике местных нравов, было уликой) он воспринял как вызов. И тут же, не откладывая в долгий ящик, решил меня победить.

– Вот один мой приятель не пил. Он даже не ел толком: все кашки да салатики. Бегал каждый день, ледяной водой обливался и следил за зубами. Мысль усекаешь?

– Нет, – отозвался я, отвлекаясь на сулящее интригу зрелище: мокрый мохнатый Чао энергично стряхивал с себя воду, обрызгивая при этом стройную соседку к ее великому неудовольствию. Хозяин пса – ноль внимания. Я очень надеялся, что соседка вспомнит о правах человека и невежливо напомнит о них моему визави. Тогда он от меня отстанет.