Анатолий Андреев - Прелести Лиры (сборник)

Однако эти мысли не могли испортить мне сегодняшнего вечера: я был опустошен, хотя и не настолько, чтобы тут же полезть за трусиками для Веры. Еще не вечер, как говорится, в смысле, вечер еще не окончен.

Потом нам захотелось салата, который мы запивали великолепным красным сухим вином, аргентинского происхождения. После этого я стал облизывать ее губы, на которых осталась полоска от вина, а потом Вера спросила:

– Так почему ты не женат?

– Видишь ли, моя любовь…

– Тссс… Полегче, полегче. Иначе я ничего не пойму из твоих разъяснений. Табу на любовь.

– Хорошо, Вера Викторовна. Как прикажете.

– Так тоже не пойдет. Слишком ласково. У меня в животе все начинает волноваться.

– Послушай, заяц, я ведь не пытаюсь…

– Все. Ты сказал «заяц»… Дальше не продолжай. Иди ко мне.

Тропическая влага оказалась именно то, чего нам хотелось. Опустошение трансформировалось в миг просветления, и я не мог вспомнить, что такое ревность, хотя очень хотел. Я испытывал чистую любовь.

После этого нам было все равно, о чем говорить.

– После двадцати-тридцати женщин…

– Сколько у тебя их было?

– Больше ста, наверное.

– Сколько?!

– Девяносто девять, плюс-минус десять.

– Ты сволочь, Левушка.

– Да, ангел мой.

– Продолжай.

– Так вот, наступает период, когда ты начинаешь понимать, что отношения независимо от тебя выстраиваются по одной и той же заезженной схеме: за поэтической интрижкой всегда стоят голые прагматические потребности, причем с обеих сторон. Со стороны женщины: «Удивите меня, любезный Лев, я знаю, вы это можете. А то мне невыносимо скучно жить. Меня, такую загадочную и противоречивую, мало кто способен удивить». Со стороны, гм, скажем, с моей стороны: почему бы нет, мадам (мадемуазель, коллега или кто там еще – какая разница?)? Силы у меня есть, времени в избытке, перспектив, слава Богу, никаких.

Таких женщин я называю «оконными барышнями». Они высматривают себе женихов и делают им смотрины.

– Они раскрывают тебе окно, и ты лезешь к ним в терем?

– Приблизительно так, моя прелесть.

– Значит, тебя можно было назвать «оконным витязем»?

– Такой этап в развитии мужчины неизбежен.

– Продолжай.

– Слушаю и повинуюсь. Далее, по схеме, следует развитие отношений – розовый период ухаживаний, где-то до двадцатой-тридцатой женщины пленяющий постоянной новизной. Встречи, долгие беседы (луна, соловьи, ночные фонари – рассматриваются любые варианты), флирт, непременное произведение неизгладимого впечатления, можно-нельзя, ни да ни нет – наконец, постель.

Тут, по идее, и должно бы все начаться. Но этот пик всегда становится началом скорого конца. Почему?

Потому что за всеми этими «оконными» отношениями – пустота. Заполнение жизни любовной романтикой происходит из голого прагматизма, если разобраться. Начинаешь ненавидеть любовь и все ее проявления.

И вот однажды утром мадам или мадемуазель, не суть, видит в моих глазах потухшие искорки. Золу. Пепел. Ее поведение тут же меняется, ибо я на ее глазах превратился в отработанный материал. Я перестал ее ежедневно удивлять, перестал приносить пользу – то есть доставлять удовольствие. Выражаясь языком прежних отношений, мадам испытывает разочарование. Глубокое. «Звони». «Конечно, дорогая».

Вот почему в брак надо вступать вовремя – в самый что ни на есть розовый период. Не успел – опоздал. А успел – нажил себе проблемы…

Двадцать-тридцать женщин – это и есть розовый период в жизни мужчины. После этого начинаешь резко экономить на этапе ухаживаний. В принципе, все начинает измеряться часами, если не минутами.

Однако здесь уже и контингент иной. Быстро и без проблем, как правило, достаются только те, кто и даром не нужен. Поэтому порой приходилось вспоминать о пройденном этапе: без этого никуда. Приходилось корчить принца, заинтересовывать. И проклятая схема работала без сбоев. Жизнь превращалась в схему.

– Я в твоей схеме очень розовая девочка, не так ли?

– Ты женщина, которая сломала мою схему. Ты не вписалась в нее. Я уже почти перестал ждать, когда же это произойдет. Мне стало казаться, что такого просто не может произойти, что схема – это закон.

– А может теория схемы – это тоже элемент ухаживания? Ведь это очень сильный и неожиданный аргумент. Неотразимый комплимент на научной основе. Должен подкупать каждую девушку. Быстро и надежно. В одну минуту делает девушку эксклюзивной. Все «такие», а она – «не такая». Так сказать, технологическое совмещение первого и второго этапа. Ты довел науку ухаживания и совращения до совершенства. До свинства.

– Любовь моя…

– Тысяча извинений. Извини… Я тоже тебя ревную. Неизвестно к чему и к кому. Я действительно сломала твою схему?

– Ага. Как террористка. Пробежала, хвостиком вильнула, она упала и разбилась.

– Я ее вывела из строя навсегда?

– Смысловые схемы не поддаются починке, моя радость. Это же не утюги. Надо обзаводиться новой.

– Какой же ты все-таки монстр. Какой кошмар! Я не хочу, чтобы меня так препарировали. Я хочу оставаться загадочной, прежде всего для самой себя – ты слышишь? Да, вот такая я дура. Дай мне слово, что ты не будешь объяснять мне мои поступки. И свои тоже. Нет, свои объяснять ты должен.

– Я буду стараться объяснить все на свете. Но я не Господь Бог, если тебя это утешит. В чем-то я буду ошибаться.

– Ты не Бог, конечно. Ты… опасней. Поэтому мне тебя и жалко. Иногда. Но потом во мне быстро начинает шевелиться любовь. Вот тут. Что ты делаешь с простой девушкой? Ты не играешь со мной?

– Я тебя люблю.

– Зачем я, такая обычная, тебе, такому необычному?

– Мы, монстры, любим молоденьких, с русыми волосами, славных девочек…

– Дуры вас не смущают?

– Мы обожаем их. Это наше основное блюдо. Дежурное…

– Перестань мурлыкать. Я тебя опять хочу.

– Так ведь я же монстр.

– Иди сюда. Не рассуждай.

– Можно, я включу блюз, девочка моя?

– Можно, моя любовь. А побыстрее можно?

Когда она уходила, я заглянул в ее глаза. Вокруг зрачков вспыхнули золотые кольца, переливающиеся алмазными инкрустациями. Что-то не понравились мне эти кольца. Почему я не разглядел их раньше?

И еще. В ее глазах опять появился серый фон.

Я не мог уснуть всю ночь.

Под утро казнили Саддама Хусейна. Не по-джентльменски. Через повешение. Одни учителя сожрали других. Естественный отбор. Жалкого диктатора не стало, а демократия победила все на свете, даже саму себя. Миллионы ликуют, миллионы скорбят. Хотя все они, наверняка, входят в отверженные 80 %. У всех свобода выбора. Гуляй, душа.

«А что бы ты хотел?» – слышу я возражения свободолюбивых толп, возражения, носящиеся в воздухе, в котором густо от подброшенных кепок, и ощущаемые даже кожей. «Что ты можешь предложить вместо демократии? Ты что, вчера только на свет родился и не знаешь, что лучше нее ничего не придумано? Все остальное еще хуже, полное говно. Аллилуйя, брат! Мы в дамках!»