Ирина Волкова-Китаина - Задумка Веретенщика

«Психами» для удобства произношения Нина Николаевна называла психологов – Анатолия и его брата Сашу, ездивших по разным городам с краткими психологическими курсами и за согласованную с Пустовойтенко плату, плюс по одной статье о себе в энциклопедии, готовивших в неё лавроносцев.

– Катаешься в купейных вагонах, – определила она работу Николая Николаевича, – обложечкой да венком моим помахиваешь! И хочешь к зарплате ещё больше ста тыщ!

Семён Петрович опять рассмеялся.

– Ладно вам… – пробурчал Николай Николаевич. – Понял. Я про расходы забыл…

Пустовойтенко рассмеялся заливистей.

Осмеянный им Николай Николаевич ощутил себя настолько «большой фигурой, да дурой», что захотел принять душ. Вернулся с чемоданом домой, а там решил поменять и наряд, и выбирал его долго. Повышенное внимание к костюму у него появилось из-за обязанности бывать на публике, и, к тому же, за время работы с лавроносцами у него образовался солидный гардероб.

В кафе в новом костюме – белые брюки, свободный синий пиджак – он сошел бы за «светского льва», если бы не выглядел для наряда «с иголочки» таким озабоченным. «Последний раз еду…» – сожалел он и не мог понять, какими же «бабками» хвалился Семён Петрович? В расчетах получалось не так уж и много.

Официантка подала заказ. Продолжая подсчитывать доходы, Николай Николаевич налил себе первый полтинничек и только пригубил, как с внезапностью шаровой молнии ему в голову влетел утерянный ноль!

Николай Николаевич бездарно осушил рюмку. Тут же решил звонить Пустовойтенко, и на тебе, забыл телефон в оставленном дома пиджаке, в досаде опустошил вторую рюмку! Третью! Ощущения от коньяка, вернее, отсутствие их повторилось. «Дела…» – произнес он озадаченно и снова попытался перемножить лавроносцев на доллары. В голове, как будто, что-то задвигалось.

С детства Николай Николаевич слышал, что в головах у людей есть извилины, которыми они шевелят, и шарики, которых им не хватает, а сейчас убедился, как это верно подмечено! Ноль, будто шарик, покатился по извилинам мозга, и они все зашевелились. Николай Николаевич подал официантке условный знак. Тотчас на столе появился новый графинчик. Потом они сменялись один за другим. Николай Николаевич упорно производил в уме вычисления, одновременно стараясь поймать вкус коньяка, как воду пил водку, ещё что-то сухое и, наконец, крикнул официантке:

– Шампанского!

Ноль по извилинам забегал быстрее.

– Стоя-я-ть! – дал ему приказ Николай Николаевич.

К тому моменту он уже вычислял вслух. Ноль встал.

Николай Николаевич легко пересчитал все ноли, остолбенел от полученной суммы, вычислил в ней свою долю и взглянул на мир глазами богатого человека!

Ему показалось, что всё вокруг стало ярче и ближе к нему: и колоннада Казанского собора, и победоносные полководцы. Он захотел уточнить, где Барклай, где Кутузов, оглянулся, у кого бы это спросить, и увидел на другой стороне Малой Конюшенной женские волосы, выкрашенные красными и желтыми поперечными полосами. Обладательница их сразу отвлекла его внимание от полководцев.

Женщина сидела за столиком с афишами, чуть отступив от проспекта, чтобы не мешать потоку толпы и, в то же время, не быть незамеченной.

Возле неё вертелся странный старичок маленького роста. Она держала его за руку, вытирая носовым платком его футболку. Он вырывался, смеялся, размахивал стаканчиком мороженого. Николай Николаевич решил: как только старичок исчезнет, он подойдет к огненноволосой красавице, и попросил счет.

Когда в поле зрения распространительницы билетов попал импозантный мужчина, кативший перед собой дорожную сумку, которой он нечаянно толкнул столик с афишами, она решила, что спешит купить билет. А поскольку еще можно было пешком дойти и до Музкомедии, и в Малый оперный, пошутила:

– Вот и сам Топтыгин торопится в театр!

– К вам он торопится! – подхватил её шутку Николай Николаевич. – Ослепили вы Топтыгина! Столик вам чуть не сломал! Не сердитесь. Я долго бродил по Сибири, жил в берлоге, сидел в клетке в Тамбовском лесу и женщин такой смелой внешности никогда не встречал. Скажите скорее, как вас зовут?

Польщённая его комплиментом, она ответила довольно игриво:

– Моего имени вы тоже не встречали! У меня несовременное имя. Глафира. Некоторые зовут Фира.

Николай Николаевич сосредоточился, как же ему представиться: Николай или просто Коля, но, вспомнив куда более важное сейчас обстоятельство, выпалил:

– Фира! Я заработал четыре миллиона долларов! Меньше чем за год! Честно! Когда начинали дело, компаньон говорил, хоть бы в старости узнать, что такое свой бизнес, да к пенсии подработать. Представляешь?!

Распространительница усмехнулась.

– Чего ж не представить? Компаньон к пенсии подработал, а вас в клетку!

– В какую клетку?! – Николай Николаевич не понял. Он потерял нить разговора.

Распространительница билетов посмотрела на него снисходительно, нашла забавной его прическу с челкой, округляющей простоватое лицо, и, не заметив, что он пьян, приступила к своей работе.

– Не желаете прямо сейчас отправиться в оперетту?

– Вы сама – оперетта! – нашелся Николай Николаевич с новым комплиментом. – Небудничная женщина! Золотая жила для любого антрепренёра! Одно ваше слово, и я за полгода… нет! За три месяца возведу вас на вершину славы! О вас в энциклопедии будут писать! Хотите?

Глафира изумилась:

– Разве такое возможно?!

– С моей помощью – да! Знаете, кто я? Позвольте представиться…

С этими словами Николай Николаевич достал из кармана свою визитную карточку и положил на столик с афишами.

Глафира прочла: «Николай Николаевич Шляпин. Председатель отборочного жюри энциклопедии «Триумфаторы мира».

– А это… прямой мне на энциклопедию, – Шляпин ткнул пальцем в напечатанный внизу визитки номер домашнего телефона Пустовойтенко и от волнения выдохнул на Глафиру весь букет только что употреблённых напитков.

Глафира отпрянула от «аромата». Двумя пальцами она взяла его визитку и протянула её ему, словно мерзкое насекомое.

– Заберите. Мне это не нужно. Не закрывайте афиши. Идите, протрезвитесь!

Шляпин заметно покачнулся. И тут к Глафире, виляя бёдрами, подошла женщина, щуплая, пегая, местами брюнетка, местами не поймешь, какая, но форсу! Нос к верху. Николай Николаевич удивился: откуда у такой женщины такой форс?

– Ну, как я? Похудела? – спросила она, поглядев на него.

– Я впервые вас вижу, – ответил он, но Глафира с радостным возгласом: – «Люська!» – поднялась к ней с объятьями.

Перед Шляпиным замелькали обнаженные женские руки. Четыре… шесть…! Он насчитал и восемь, и только догадался, что у него двоится в глазах, как Глафира и пегая вчетвером поплыли от него в сторону Невского. А Невский вместе с пешеходами стал опрокидываться на него.