Николай Шмагин - Дорога в Алатырь

Те да не те: нет яблони-дикарки, нет деревьев, на которых он любил сидеть в детстве. Он присел на пенек и улыбнулся. Куст крыжовника перед ним был все тот же.

Из дома вышла древняя старуха, подозрительно оглядывая незваных пришельцев. Иван Николаевич подошел к ней.

– Приезжал как-то побывать на родине, лет пятнадцать назад, с тех пор не был. Так получилось. Теперь вот внука привез, хочу показать ему свою малую родину, чтобы знал он, где его корни. Могилы предков.

– И не говори, милай, – махнула рукой старуха, переводя разговор на свое, житейское.

– Дом-то совсем, гляди, рассохся, ремонт нужен. А сад, огород – за всем и не уследишь, вот и маемся здеся, с соседями. Тоже старики. Молодежь-то ноне разъехалась кто куда, кому охота горбатиться. А нам некуда податься. Кому мы нужны, старье…

– Можно, мы здесь походим, бабушка? – выждав паузу для приличия, спросил Иван Николаевич, ободряюще подмигивая внуку.

– Можно, – махнула рукой старуха, потеряв к ним интерес. – Грядки только не потопчите. Народу развелось, так и шныряют кругом…

Старуха вошла в сени, загремела чем-то, а Иван Николаевич враз успокоился, умиротворенно огляделся, и они пошли по тропинке на огороды, в сад. Дед впереди, показывая, внук следовал за ним.

– Вот здесь, Ванюха, и прошло мое детство. Привезли меня родители сюда, к деду с бабушкой, а сами уехали обратно домой, в Чебоксары. Решили: здесь мне лучше будет, безопаснее. Как я не хотел оставаться…

– Я бы тоже не остался, насторожился внук, поглядывая на покосившийся дом, на кусты, – если только с тобой.

– И я так думал вначале. Потом начал привыкать. Это сейчас мы с тобой здесь чужие, а тогда у меня были дед с бабушкой, и это был наш дом, наш сад, наш огород, и еще были наши соседи, мои друзья…

– И у меня есть дом, папа с мамой, друзья, только они в Москве. Поедем домой, дед, – затосковал вдруг Ванька.

– Поедем, – согласно кивнул ему дед. – Погостим здесь немного, походим, посмотрим, поговорим и домой.

Ванька успокоился, снова с интересом огляделся, а Иван Николаевич полной грудью вдыхал такой родной для него алатырский воздух и чувствовал себя помолодевшим, бодрым, словно снова стал тем мальчишкой, каким он уже больше никогда не будет, если только очень-очень помечтать и вспомнить былое…

Вдоль забора, за которым слышался глухой ритмичный шум, крался мальчик лет шести в матросском костюме с якорями, стараясь поймать порхающую перед ним бабочку. Улучив момент, он бросился в траву и накрыл ее руками, но бабочка мелькнула перед его носом и улетела.

Проводив ее разочарованным взглядом, мальчик встал и, привлеченный шумом, с любопытством приник к щели, не видя, как от появившейся на дороге стайки гусей к нему подкрадывался здоровенный гусак…

За забором внутри деревянного строения железная машина яростно распилила толстое бревно на доски и принялась за следующее.

Внезапно ожил висевший на столбе громкоговоритель: «Едут новоселы по земле целинной, песня молодая далеко летит…».

…В это время гусь сердито тяпнул мальчика за мягкое место, и тот с криком отпрянул от забора, растерянно уставившись на обидчика.

Придя в себя, мальчик схватил палку и бросился на нахальную птицу. Струсив, гусь пустился наутек по дороге, ведущей в гору. Спугнув гусиную стайку, с криками разбежавшуюся в разные стороны, мальчик несся следом и, догнав-таки врага, шмякнул его палкой по спине.

Гусь растерянно заметался и кинулся ему под ноги. Споткнувшись о забияку, мальчик неожиданно для обоих очутился верхом на гусе, словно всадник на коне. Махая крыльями, незадачливый гусь с отчаянным криком рванулся вниз и вдруг полетел, задевая лапами землю.

Крепко вцепившись в него, мальчик летел и восторженно смеялся.

– Вы только гляньте! – закричала полная бойкого вида женщина, остолбенев от изумления. Около дома возникла толпа любопытных.

Мальчик промчался на гусе мимо них и скрылся за углом.

– Люди добрые, – охнула на всю улицу женщина, – это ж мой гусь, – и она бросилась пересчитывать стайку растерянно гогочущих птиц.

– Пропал теперь, – подначил кто-то, – заморенный гусь не жилец.

Растопырив крылья, гусь улепетывал от наездника из последних сил, а он победоносно смотрел ему вслед, затем пренебрежительно глянул на восхищенного карапуза, почтительно замершего неподалеку.

– Я видел, как ты летел, – карапуз задохнулся от избытка чувств.

– Ерунда, я не такое могу, – небрежно отмахнулся мальчик, направляясь к шоссе, по которому мчались машины. – А ты смелый?

– Не знаю, – карапуз застенчиво захихикал.

– Эх ты, – потерял к нему интерес мальчик, – из труса героя не получится. Смотри!.. – и выждав, когда очередная машина была уже совсем близко, вихрем пронесся через шоссе ей наперерез.

Взвизгнув тормозами, грузовик резко остановился у обочины.

– Под колеса захотел, чертенок? – заорал шофер из кабины, но перепуганные сорванцы уже бежали прочь навстречу обомлевшей от ужаса женщине, ставшей очевидцем страшной картины.

– Ванечка, ты жив? – кинулась она к мальчику, который при виде ее перепугался еще больше и рванул, было, в сторону, но женщина схватила его в охапку и, убедившись, что он цел и невредим, заплакала:

– Ты же обещал во дворе играть, опять за свое? Хоть работу бросай, – и она потащила упирающегося сына все к тому же дому…

– Ваш сынок-то на гусе моем с горы летал, – встретила их у подъезда раздосадованная женщина. – Теперь бедняга едва дышит, – кивнула она на гуся, понуро стоящего у сарая. – Помирает, сердешный.

Мать растерянно смотрела на нее.

– Разве может маленький мальчик на гусе летать? Никак не может! – Николай, – обрадовалась она, увидев подходившего мужа.

– Не верите? Все соседи видели! – возмутилась женщина.

– Если подохнет, заплатим, – успокоил Николай хозяйку гуся.

– Пап, он сам захотел, чтобы я летел на нем, – оживился, было, сын.

– Дома поговорим, – невольно усмехнулся отец, входя в подъезд вслед за своим семейством…

– Как насчет садика, узнавал? – мама вынула из ридикюля ключи. Он безнадежно махнул рукой, с сочувствием посмотрел на сына.

– Опять дорогу перебегал, – расстроенная мама открыла дверь.

– Все! Поедет к деду с бабкой, – решил отец, входя в длинный коридор коммунальной квартиры. – Поживет там, а к школе заберем обратно…

Мать мыла посуду после ужина, отец расположился с газетой на диване. Ванька был наказан одиночеством за дневные подвиги.

Намаявшись в своем углу, он подходит к отцу и, увидев, что тот уже не сердится, вскакивает к нему на колени, и они опрокидываются на диван. Ванька усаживается на его согнутые в коленях ноги, обхватывает их руками и взмывает вверх…