Сергей Саканский - Желтый жук

Когда Сильвер закончил свою историю, свечи сгорели на три четверти, а чистая стопка бумаги, лежавшая по левую руку молодого писателя, превратилась в стопку исписанную, грязную и неровную – по правую руку.

– Премного вам благодарен, сударь, – сказал он. – Вот ваши пять фунтов. Я, конечно, понимаю, что такие деньги – это слишком щедрое вознаграждение за столь вздорную историю, но все же, учитывая ваше здоровье…

– Вот именно! – воскликнул Сильвер. – С вас еще четыре шиллинга, в счет моих дорожных расходов, как было оговорено в письме.

– О, простите! Вот ваши шиллинги. Однако… – писатель встал и прошелся по комнате, скрипя досками. – Еще одну минуту… Это я так, между прочим. Мне бы очень помогла эта карта, о которой вы там упомянули. Видите ли, писать роман, не зная местности… Я бы заплатил вам еще пару шиллингов, если бы вы отдали мне карту. Ведь карта существует? Она у вас собой, правда?

Сильвер недоуменно посмотрел на Стивенсона:

– Вы имеете в виду карту острова?

– Ну да! – щелкнул пальцами писатель, – Того самого острова. Мне нужно… Для работы над книгой.

– Вы имеете в виду, – тихо сказал Сильвер, – карту того самого острова, где мой дедушка нашел сокровища?

– Конечно!

– Карту с географическими координатами этого острова?

– Ну да, а разве бывают карты без координат?

– И всего за два шиллинга?

Сильвер засунул руку глубоко за пазуху и извлек на свет небольшой свиток.

– Два шиллинга за вот это?

– Ну, допустим, за три… – проговорил Стивенсон, сглотнув. – Сколько может стоить кусок пергамента?

– Пятьдесят, – не сморгнув глазом, сказал Сильвер.

– Хорошо, какой может быть разговор. Многовато, конечно, но что поделаешь. Вот вам еще два фунта и десять шиллингов. В память о дедушке.

– Пятьдесят фунтов, сэр!

– Что? Фунтов? За старый кусок пергамента?

– Но он же нужен вам для работы, а работа – это святое дело. За книгу вы получите в сто раз больше. В тысячу раз больше, подумайте! Ваши дети и внуки будут стричь купоны с этой книги. Если, конечно, ее толково написать.

– Покажите мне карту.

Сильвер развернул свиток на столе и разгладил огромной ладонью. Стивенсон с минуту рассматривал ее.

– Что вы мне подсовываете? – с негодованием воскликнул он. – Никакой это не пергамент, а обычная бумага. И нарисовано будто вчера.

– Сегодня, – сказал Сильвер. – Это копия. Я снял ее нынешним утром с настоящей карты и прошу за этот листок бумаги пятьдесят фунтов и не пенса меньше.

– Но у меня нет таких денег! – в отчаянии воскликнул Стивенсон.

– Нет, и не надо, – сказал Сильвер и свернул карту.

– Постойте! Дайте-ка я еще раз взгляну…

– Не стоит. Остров вы видели, надеюсь, этого достаточно, чтобы написать роман.

– Вздор! Я не собираюсь писать никакого романа. Я журналист, пописываю немного стихи… Не нужен мне никакой роман.

– Вы просто хотели заполучить карту?

– Ну да, собственно… Что скрывать? Я бы продал этот дом, нанял судно и отправился на остров, где, как вы утверждаете, еще закопан значительный клад серебра.

– Нет, сэр. Лучше вы напишите роман. Вот он, ваш клад – эти листы на столе.

– Мистер Сильвер! – сказал Стивенсон. – Отдайте мне лучше карту.

– Нет, мистер Стивенсон. Пишите-ка лучше роман. И скажу вам откровенно: нет там никакого серебра.

– Как нет? Вы же только что сказали, что там оставалось серебро.

– Оставалось, но только полвека назад. Мой дедушка вернулся на остров, выкопал его, построил себе дом в Девоншире, женился, народил детей и мирно закончил свои дни. Вечерами у камина он рассказывал пиратские истории. По воскресеньям ходил в церковь и молился Богу. Вот и все. Так что, пишите роман и не думайте о сокровищах.

Сильвер встал, оперся на костыль и надел шляпу.

– Пиастры! Пиастры! Пиастры! – раздался вдруг откуда-то истошный вопль.

Это было столь неожиданно, что Сильвер вздрогнул:

– Бог мой! Кто это?

Стивенсон рассмеялся:

– Не волнуйтесь. Это всего лишь мой попугай. Проснулся, малыш. Вот, посмотрите.

Стивенсон прошагал в угол, отворил клетку, которую прежде не было видно за деревянной колонной, и на пальце принес большую забавную птицу.

– Пиастры! – крикнула она, вдруг вспорхнула и уселась Сильверу на плечо.

– Пиастры! – крикнул попугай прямо ему в ухо.

– Я купил его в прошлом году, у торговца на… – Стивенсон вдруг замер. – Невероятно! Да с вас можно просто писать картину: вы с попугаем на плече. Восхитительный образ. А скажите-ка, любезный, извините за бестактность, где это вы потеряли ногу? И глаз?

– Нигде не потерял, – вздохнул Сильвер. – Просто я таким родился. Дедушка, видите ли, слишком много пил рому. И отец, соответственно, тоже.

– Вы знаете, это просто чудесно. Одноногий, одноглазый и с попугаем на плече. Извините за грубость, но я очень взволнован. Пожалуй, я и вправду напишу какой-нибудь роман. Так, на всякий случай, вдруг напечатают.

Выйдя на улицу, Сильвер застучал своей деревяшкой по мостовой, доковылял до небольшого скверика и присел на скамейку.

– Олух царя небесного, – пробурчал он. – Пиши, пиши свой дурацкий роман.

Он достал из кармана деньги, разгладил и перепрятал в другой карман, поглубже. Затем достал из-за пазухи карту, разорвал, выбросил в урну.

– С картой не получилось, да что с него взять? – продолжал размышлять он вслух. – Про дедушку-то я здорово наврал.

Он вспомнил своего деда, который всю жизнь торговал в лавке, никогда не ездил дальше городских предместий, не пил ни капли рома, и все равно умер.

– Вот если бы мне самому подвизаться писателем, прославиться, зарабатывать приличные деньги… – Сильвер стукнул себя костылем по деревянной ноге. – Какой из меня писатель, одноногий и одноглазый! Такого никуда не примут, что бы он там ни написал. Это ж надо было так неудачно упасть с лошади!

Он вспомнил свой первый и последний визит в издательство. Никто не интересовался рукописью, все только и рассматривали его деревянную ногу…

Сильвер зашевелился, чтобы подняться, но вдруг знакомая дрожь пробежала от гортани до желудка, и в пальцах возник отвратительный, давно ненавистный зуд. Сильвер похлопал себя по карманам, нашел огрызок карандаша, вытащил из урны обрывок карты и стал быстрым мелким почерком писать:

Портрет. Одного парня художник написал портрет. Это был договор с Дьяволом. Портрет стареет, а модель остается молодой. В конце портрет умирает. Нет, он сам убивает его. Падает замертво. На полу – древний старик, на портрете – юноша…

Или не портрет, а, скажем, какой-то талисман. Где-то в старинной лавке, допустим, сущий вздор, кусок ослиной кожи. Но это не простая кожа. Ее обладателю доступны любые желания. Но когда желание исполняется, кожа усыхает. В конце остается один-единственный лоскуток.