Андрей Шляхов - Доктор Мышкин. Приемное отделение

Нового врача приемного отделения, как и полагалось, представили коллективу на пятиминутке. День оказался урожайным на пополнение – сразу четыре врача: по одному в приемном отделении, в терапии, в гнойной хирургии и в неврологии.

Алексей Иванович в многолюдном больничном конференц-зале с непривычки растерялся. Да тут еще при упоминании Викторией Васильевной города Мышкина некоторые сотрудники откровенно заулыбались – не иначе как успели там побывать. Алексей Иванович поулыбался в ответ, это у него хорошо получалось – улыбаться, ответил на вопрос старшей сестры кризисного отделения Фалалеевой: «А вы, доктор, не из тех самых Боткиных будете?» и сел. Во время церемонии представления Алексей Иванович держал руки в карманах халата, поэтому по залу прокатился шепоток: «Женат? Не женат?» Шепоток докатился до старшей сестры приемного отделения, сидевшей во втором ряду, и отхлынул радостной волной: «Не женат!» С разных концов зала доктор Боткин был немедленно обстрелян игривыми взглядами. Взгляды сопровождались не менее игривыми улыбками. Неискушенный в правилах столичного флирта доктор из Мышкина покраснел и как-то весь сжался. Улыбки показались ему не игривыми, а ехидными. В Мышкине флиртовали и выказывали расположение иначе, не пялясь глазами на объект, что вообще считалось крайне невежливым. Следовало улучить минутку, когда вокруг никого не было (публичное выражение не только чувств, но и интереса к кому-то еще не укоренилось повсеместно в российской провинции), и предложить прогуляться по набережной. Если это предложение принималось, то во время прогулки высказывалось следующее – посидеть на лавочке и полюбоваться видом на Волгу, пусть даже и замерзшую, если дело было зимой. Если принималось и это предложение, то можно было приступать к объяснениям и признаниям. А так, чтобы утром, на пятиминутке, глазами стрелять…

– Какой он мимимишная няшечка! – восхитилась невропатолог Инютина, знойная одинокая женщина в самом расцвете лет. – Сразу видно – скромный мужчина, не нахал какой-нибудь!

– Скромному в приемном отделении делать нечего, – ответил уролог Сальников, которого язва двенадцатиперстной кишки и редкое по нашим временам отчество Харитонович, всячески переиначиваемое тугими на ухо пациентами, сделали ворчливым мизантропом. – В приемном выживают только церберы вроде Сычихи.

Заведующая терапевтическим приемным отделением Ольга Борисовна Сыч, она же «Сычиха», сидела в первом ряду, прямо напротив Виктории Васильевны. Когда представляли Боткина, она не обернулась, словно и не из ее отделения был он. Ничего личного – просто незачем оборачиваться. Ольга Борисовна была прагматичной рационалисткой, то есть делала только то, что ей нужно и выгодно. В качестве исключения из этого правила иногда ей приходилось делать то, к чему ее вынуждало начальство.

Начальство ценило Ольгу Борисовну, как ответственного, компетентного и крайне вменяемого сотрудника. Коллеги-заведующие тоже ценили Ольгу Борисовну, как человека, придерживающегося принципа «живу сам и даю жить другим». Подчиненные ценили ее за то же самое —неукоснительно соблюдая свой интерес, Ольга Борисовна давала возможность им соблюдать и свой. Не столько руководствуясь соображениями справедливости и гуманизма, сколько народной мудростью, гласящей, что прикормленная собака попусту не гавкнет. Если человек имеет, то он дорожит, разве не так? В целом Ольга Борисовна была не самой плохой начальницей, а избыток стервистости можно было отнести за счет одиночества и неудачной личной жизни вообще. С одной стороны, казалось странным, что молодая, симпатичная, умная и, как принято говорить, обеспеченная отдельной жилплощадью женщина не могла найти себе спутника жизни. Но как-то так вот получалось, возможно, что виной всему была планка, задранная слишком высоко, а может, и банальное невезение.

Одинокому человеку, кроме себя, надеяться не на кого, поэтому Ольга Борисовна умела огрызаться, а если требовалось, то могла и больно укусить. Уролог Сальников во время предыдущего дежурства не счел нужным поторопиться, когда его вызвали на срочную консультацию в приемном отделении, за что утром, прямо на пятиминутке, был показательно выпорот Ольгой Борисовной. Не в прямом, конечно же, смысле слова, хотя некоторые из сотрудников явно были бы не прочь поиграть с ней в такие игры, а в переносном – отчитан в резкой форме, как нашкодивший мальчишка.

– Обожаю таких скромников! – Инютина закатила глаза. – Это они только на вид такие, а в постели…

– А может, он гей? – предположил Сальников чисто из вредности, просто для того, чтобы сказать неприятное.

– Сам ты гей! – обиделась Инютина. – Гей-офигей!

Мария Егоровна, присутствовавшая на утренней конференции, просканировала доктора Боткина своими хитрыми глазками и записала его в невредные простаки. Когда конференция закончилась, она, пыхтя и отдуваясь, нагнала легкого на ногу Боткина в переходе между корпусами, взяла под ручку, познакомилась и строго-настрого наказала не опаздывать к обеду.

– Я уверена, что мы с вами подружимся, – многозначительно сказала она напоследок.

– Непременно подружимся, – заверил Боткин, радуясь тому, что москвичи, представлявшиеся издалека чванливыми и грубыми (что уж поделать, если идет такая слава о столичных жителях?), при ближайшем рассмотрении оказались довольно милыми, приятными людьми.

Немного настораживала заведующая отделением, встретившая Алексея Ивановича холодно и столь же холодно проводившая инструктаж, но, пораскинув мозгами, доктор Боткин решил, что это просто такой метод у начальницы – сначала приглядеться к новому сотруднику, а уж потом «раскрываться» перед ним. К тому же красивым женщинам и положена некоторая холодность в общении с противоположным полом. Алексею Ивановичу начальница показалась не симпатичной, а именно красивой. Ему вообще нравились брюнетки с мягкими чертами лица и чувственными губами, похожие на «Незнакомку» Крамского.

В двенадцать часов пятнадцать минут, за сорок пять минут до начала обеда, Алексей Иванович пришел снимать пробу. Мария Егоровна еще не успела довести его до стола, а на белой в синюю клеточку клеенке уже стояла дымящаяся тарелка с обжигающим даже на вид красным борщом замечательной густоты. Поверхность борща была не гладкой, как у жиденьких больничных супчиков, а неровной – по центру айсбергом высился большой кусок мяса (чистейшая мякоть без жилок и жира), а вокруг него здесь и там высовывались то морковь, то свекла, то картошка, то капуста. Что и говорить – борщ был замечательный. Перед тарелкой выстроились в ряд солонка, перечница, баночка с горчицей и пиалообразная чашечка со сметаной, чтобы едок мог довести борщ до желаемой вкусовой кондиции.