Алексей Серов - Рыба без головы (сборник)

Услышав то, что хотел, доктор отвязал все простыни, скручивавшие мои руки. Для него все узлы были знакомыми, тысячу раз, он видел такие на своих пациентах, на пациентах своих преподавателей, в учебниках. Огонь уже подступал к моей кровати.

– Доктор! Помогите! – кричал я врачу.

Он, верно, забыл, сколько я пролежал без движений, потому безо всякой мысли бежал прочь из комнаты. Услышав меня, он вернулся и взял меня под руку.

Медленно, осторожно, мы выбрались в дядину комнату. Врач закрыл за мной дверь. Мы оба, в этом я точно уверен, понимали, что все кончено. Теперь-то, он не сможет отрицать ничего.

– Вы же понимаете, что это конец? – спросил я, с огромной болью разминая руки и ноги.

– Ничего не кончено. – Тяжело проговорил врач. – Ничего.

– Через пару минут, мы сгорим. Я должен к ним выйти, – мне не пришлось кричать, я говорил спокойно, полагаясь на его рассудительность.

– Что изменится от вашей смерти? Поймите, вы так уверены в этом, потому что вы не в себе… – вдруг оборвал себя на полуслове врач.

– А я думаю иначе. Понимаете, это моя миссия – спасти вас, всех вас и моего отца от Зла. Зла, которое уже пустилось в охоту за мной.

– Нет. Они громят все! – спорил врач.

– Но ведь, они не знали, что мы здесь? Они же не забрасывают такими бутылками все дома! – кричал я.

Врач замолчал. Снова, так же, как и вчера, когда он ушел в комнату, он начал сомневаться.

Свет плавно плыл из окна, под углом. В комнате, несмотря на это, было темно. Одна только полоска света освещала часть ковра и делала явной пыль, пляшущую в воздухе.

На мгновение мне захотелось толкнуть врача и показать на это окно и на свет. Тогда он понял бы меня и то, ради чего мне была дана эта миссия.

Я знал, что мне нужно сделать. Так же отчетливо как в тот день, когда мне пришло озарение о грядущем Зле. Я понял, что мне сейчас сделать.

Аккуратно сняв майку, корчась от боли в руках, я скрутил ее, вытянув за концы, и набросил на шею врача. Его глаза резко открылись и он начал задыхаться, руками пытаясь оттолкнуть меня. Через минуту-две, он перестал дышать.

Мое сердце колотилось. Мне пришлось вылезти из окна. Спустившись по запасной лестнице, я увидел человек тридцать пять. Они ждали меня. Хотели застать врасплох, собравшись у главного входа. Они даже не видели меня, я обошел их со спины.

– Эй. – Сказал я негромко.

Они обернулись. Руки их были по локоть в крови, а глаза безобразно бегали, цепляясь за все, пока еще, живое.

Даша хоть и считает машинку моей любовницей, бдительно следит, чтобы страниц этак 5 в день были готовы, и чтобы при этом ничто не мешало процессу. За это я дарю ей слова благодарности.

Мои немногочисленные, но близкие до атомов, друзья, которые, надрываясь, несли пишущую машинку мне в подарок, что хоть и было преисполнено шуткой, явилось величайшим признанием. Спасибо Вам.

Мои Мама и Папа хранили машинку в минуты тяжелейших мук – это стало главным признанием. Огромное спасибо Вам.

Моя кошка, пристрастившаяся вырывать напечатанные листы, а это тоже что-то да значит. Мур.

Спасибо. Без вас мне и строчки не написать: Стас, Рената, Антон, Даша, Паша, Настя, Саша, Эдик, Даша Б., мама, папа.

Я сидел в небольшом кабинете с зарешеченными окнами и писал заявление. В другом конце коридора был мой единственный новоиспеченный коллега. У меня тряслись руки, а в желудке творилась странная суета. Хотелось спать.

Вчера, в шесть или семь часов вечера, мне позвонил знакомый и спросил, не хочу ли я поработать. По телевизору в тот момент шла передача о богачах, купающихся в шампанском. Я на них страшно злился.

Что это за работа, знакомый мне говорить не хотел, да и сам не знал толком. Сказал только, что платят вовремя и, вроде бы, по специальности. Он сказал «Работа хорошая, зарплата исправная». У меня вырвался смешок на обилие «р» у картавого собеседника, но я сдержался.

Из соседней комнаты доносились крики отца и матери. Они сердились друг на друга за что-то малозначительное.

– Хорошо, я согласен, – сказал я знакомому, поглядывая то на телевизор с богачами, то на комнату с родителями.

В тот момент мне казалось, что нет ничего ясного, от того и нет ничего сложного или простого, и что нет такой работы, которая могла бы не устраивать. Мне казалось, что на любой работе можно найти свои плюсы, ну и «бла-бла-бла».

В тот момент мне вообще много чего казалось.

А утром у меня заболел живот. Еда в рот не лезла, но мать настояла, чтобы я поел. Сказала, что весь день еще на работе голодом буду сидеть.

– Так я же только узнать про работу! – спорил я.

– А может, тебя сразу и устроят! Здорово же будет, правда?

Отчего-то она была очень радостной. Она гладила мне рубашку и джинсы, пела при этом песни. А мне было не ясно, что же тут такого веселого?

Мне пришлось поторопить ее с глажкой, хоть и не очень хотелось. Я оборвал ее на полуслове очередного шлягера, сославшись на автобус. Порхая, она дала мне рубашку, джинсы и вернулась в кровать. Ей можно было поспать еще полтора часа.

В своей комнате я открыл окно и вместе со звуками, свежестью и приятной прохладой, квартира постепенно наполнялась утром. Несколько минут я стоял неподвижно, кажется, даже с закрытыми глазами, то ли уснув, то ли просто наслаждаясь медленными и ровными глотками чего-то нового. Меня разбудила мать, вернувшаяся, чтобы «еще раз поцеловать тебя и сказать, какой ты у меня молодец, что устраиваешься на работу».

Мне было не по себе. Открыв глаза и обернувшись посмотреть на мать, я снова подумал о ее радости. Затем, резко оборвав собственную мысль, я почувствовал изжогу и вышел в коридор. За несколько секунд завязал шнурки, сказал, что постараюсь произвести хорошее впечатление и вышел.

Мать закрыла за мной дверь. Пока я спускался, пальцы безо всякой команды, выудили из кармана сигареты, спички, и, выйдя на улицу, я закурил.

Прекрасное спокойное утро. Деревья чуть поблескивали от восходящего солнца, и каждая веточка на фоне сиреневого неба казалась чрезвычайно контрастной и наведенной на самую верную резкость. Остановившись у подъезда с сигаретой в зубах, я смотрел на высокие тополя, верхушками щекотавшие балконы двух соседних пятиэтажек, что выставлены лицом друг к другу. Белые у основания деревья медленно покачивались под прохладным ветром, еле слышно вздыхая. Глядя на их мерный сон, и улыбаясь, я медленно шел на остановку.

Знакомый сказал мне, что нужно доехать до «Светланы» и немного пройти по дворам. На словах все выходило крайне просто: