Array Коллектив авторов - Живая Литература. Произведения из лонг-листа премии. Сезон 2011-2012

Когда пройдет горячка лета,
Спадет жара, остынет кровь
И разговор об играх света
Умолкнет на скамьях дворов,

Когда заснятый крупным планом
Нарядный и счастливый мяч
Не будет мчаться по экранам
Квартир и загородных дач, —

Нам вспомнится, как самый смелый
Среди зачинщиков атак
С тоской, что завершилось дело,
Смотрел на победивший флаг

И крикнул, что одно лишь это
И было жизнь, а все – игра…
Но пусть пройдет горячка лета,
Пусть кровь остудят нам ветра.

На станции «Спартанская» – парад.
Восстань Ликург – дивился бы такому.
Он руки бы сжимал им всем подряд,
Повстанцу, партизанке, военкому.

Задумчивый аркадский комбайнер.
Над глобусом головки двух отличниц,
И школьник, в клубе ладящий планер,
И собранность в чертах доярок, птичниц,

И юный Геркулес – литой бутуз,
Стоящий смело на плече спартанки,
Концертных блеск и театральных муз,
Солдат штыки, локомотивы, танки,

И вслушивание это в шелест рощ,
И небоскребы, МАЗы, АНы, ЗИЛы,
Любовь к преданьям и прогресса мощь —
Все в этом было правдой – кроме силы.

Поскольку будь и впрямь они сильны
И мудры так, как скульптору мечталось,
Они бы выправили путь страны,
И с ней не сталось бы того, что сталось…
2009

Тихий мокрый бульвар упирался в шумливый базар,
Где искали минуту спасенья от жара и пыла…
Там гуляли солдатики из Чернышевских казарм
С выпускницами школ. Боже правый, когда это было!

В лето раз по пятнадцать бульвар заливало дождем,
Здесь, по слову топографа, низкий участок столицы —
За базаром все «аннушки» сразу вставали гуртом,
Брали «лодочки» в руки и шли босиком выпускницы.

Здесь недавно совсем проживал благородный старик,
Все из тех, что сидят ни за что и едят, как попало.
Как-то раз, зачитавшись, случайно он вызнал из книг,
Что болезнь его «та» и что дело, наверно, пропало.

Я в подкисшие сливки крошила ему шоколад,
Приносила безе из Столешников в белой коробке,
Только сладкой едой зажигал он потухнувший взгляд
И подбадривал голос, уже монотонный и робкий.

Он со мной говорил, он любил, повествуя, листать
Своих изгнанных предков альбомы в часы облегченья.
Честь по чести, за «новых» решился он голос отдать,
Но уже не слыхал патриаршего благословенья.

И, ладони крест накрест, лежал он напротив стены
С куполами Епархии в длинном окне запыленном…
Те девчонки не бегают в туфельках – ноги больны,
А солдатиков пораскидало в пространстве зеленом.

Я их всех помянула, склоняясь над тем стариком,
Занавесила зеркало и в ненасытной печали
Под дождем по сырому бульвару пошла босиком,
И над Свято-Даниловым колокола прозвучали.
1992

Херувимская поздней весны —
Где я слышала эти слова?
Чем вы, дни мои, были полны?
Неужели была я жива?

Даже сердце смерзалось как лед,
Бой часов проникал даже в сны…
Так за что же Всевышний мне шлет
Херувимскую поздней весны?

Но позволь Ты мне радость, позволь!
Не верти больше жизни вверх дном,
Замени четверговую соль
Образованной тайны вином…

Не о том бы молить и мечтать!
Скольких бросило к небу лицом…
Дай с молитвой к Тебе предстоять,
Чтоб не умер никто подлецом.

Вот уже побеждается мгла,
Каждый камень поет у стены,
И вселенную всю обняла
Херувимская поздней весны.

Сирый рынок пахнет нищетой,
Свежей рыбкой, миновавшим горем, —
Но сцепились ветки с высотой,
Как апостольские мрежи с морем.

Поспевай, трудись, больных лечи,
Если может вылечить venona.
Дочитают за тебя грачи
Строчки покаянного канона.

Уже остался за горою
Тот край, исхоженный зарёю
До корабельной глубины:
И Юрьев снежно-васильковый,
И мой Подолец родниковый,
И Шордыги грибные сны…

Застыли по соседству трубы.
Олимпиады, Веры, Любы —
Моих соседок милых нет…
И ты, единственный читатель,
Колхоза бывший председатель —
Бывало, приходил чуть свет

С бидоном молока от Зорьки:
– Ну, что там Ибсен, Чехов, Горький?
Еще их любит кто-нибудь?
А, чай, до всяких перестроек
Я в Щукинский сдавал без троек,
Да, видно, был заказан путь.

– Вот не пойму я Пера Гюнта,
Ведь начал молодчагой, с бунта,
А кончил…Почему?
Тригорин причинил три горя,
Но не уехал за три моря,
Поэтому простим ему…

– Всё мнил, я тут большая шишка,
И к Богу не пришёл я, вишь-ка,
Всё думалось – потом, постом…
Вчера я на погост ходила.
Ухожена его могила.
И чайка в небе над крестом.

Я ему родниковую воду дала,
Обметя припорошенный сруб.
Я звезды незнакомой названье прочла
С чуть припухлых, обветренных губ.
И теперь вот все люди завидуют нам,
А не знаю, какого рожна!
Вон в колодце вода – я любому подам,
Он вам скажет всех звезд имена.

Я любила тебя с каждым днем все сильней,
Но мне воля была дорога,
И когда ты сказал: стань рабою моей,
Я отвергла тебя как врага.
А могла бы весь мир обойти за тобой,
Но завистлива жизнь и груба,
И за то, что тебе я не стала рабой,
Всему миру теперь я раба:
Буду мучить, ласкать, пеленать, хоронить
Не своих, не своих, не своих…
А какие могли меня сны осенить
На коленях высоких твоих