Ирина Мороз - Умер, шмумер, лишь бы был здоров

Завьялов молча рулил, переваривая услышанное, и посматривал на профессора с благоговением, дополнительный раз, убеждаясь в правильности собственных предчувствий.

Возле кладбища он остановил машину:

– Вот мы и приехали. Профессор Штейн, позвольте мне сопроводить вас. Без зонта вы промокните до костей.

– Юрий Геннадьевич, я вам очень признателен.

Завьялов припарковался. У кладбищенских ворот усатый продавец торговал цветами. Веня купил букет белых хризантем и присоединился к отцу и боссу, которые шли к памятнику, спасаясь от припустившегося дождя под надёжным зонтом Юрия Геннадьевича.

Гранитную плиту с портретом улыбающейся женщины и гравированной надписью:

ливень вымыл основательно и… прекратился.

Эвелина улыбалась сыну, мужу, грузному незнакомцу и цветам – морю лепестков, тесно прижавшихся друг к другу. Она была благодарна родным за память о ней, за ухоженный памятник, за любимые хризантемы, за терпение дорогого мужа, подробно рассказывающего ей на протяжении тридцати лет о взрослении сына, о его успехах, радостях и не прекращающейся тоске по матери.

Мерседес довёз Штейнов до подъезда их дома. Веня вышел из машины, размялся.

Профессор покачал головой и смущённо пожал плечами:

– Даже не знаю, как вас благодарить, Юрий Геннадьевич, – я ваш должник.

Завьялов довольно улыбнулся:

– А знаете, Анатолий Львович, мне бы очень хотелось побывать у вас в лаборатории и своими глазами увидеть чудо генетики – ожившую мышь.

– Добро пожаловать, – в любое для вас удобное время.

Веня всунул голову в кабину автомобиля и легонько потянул отца за локоть:

– Папа, выходи уже! Отпусти человека, скоро ночь, а ему ещё до центра баранку крутить, – и добавил – Юрий Геннадьевич, спасибо! Увидимся на работе. Спокойной ночи!

Завьялов не торопился уезжать. Прикусив губу, он наблюдал, как Веня, заботливо приподнял воротник на старомодном пальто отца, взял его за руку, и медленно обходя две сросшиеся прямо на переходе лужи, завёл его в подъезд, придерживая ногой тяжёлую дверь.

Шарф Штейна старшего, запутавшийся в спицах чёрного сломанного зонта, выглядел несчастным зверьком, угодившим в пасть огромной летучей мыши. Вся эта конструкция ещё долго пролежит в автомобиле марки «Мерседес Бенц», полноправным хозяином которого и поныне является Завьялов Юрий Геннадьевич – главный коммунист бывшей социалистической страны.

Когда утром следующего дня перед выходом на работу профессор Штейн копошился в прихожей, вспомнив в последний момент, что нужно сменить домашние тапки на ботинки, зазвенел мобильный телефон:

– Алло, Анатолий Львович? Говорит Завьялов. Приветствую вас! Если вчерашнее предложение ещё в силе, я бы хотел им воспользоваться. Это возможно?

– Конечно, Юрий Геннадьевич! Приезжайте к концу рабочего дня, скажем, часам к шести. К этому времени сотрудники уже разойдутся, и нам никто не помешает. Я вас жду.

Завьялов прибыл вовремя. Профессор Штейн провёл его через мышиный коридор к двум крайним клеткам. В одной из них резвилась Муська, в другой – отдыхал после третьей операции перебинтованный Моня.

Юрий Геннадьевич кивнул в сторону пухленькой самочки:

– Если допустить, что это проворное существо ещё недавно было безжизненной тушкой, то напрашивается вопрос – с какой целью провидению понадобилась наша с вами встреча? – он поднял над головой указательный палец и прошептал, – вы понимаете, к чему я клоню?

– Н-н-не совсем, – Штейн задумался, опустив углы губ.

– Ну, как же? – Завьялов доверительно обнял его за плечи и, переведя взгляд с клетки на пучок волос, седой щеткой, торчащий над ухом профессора, усмехнулся, – ваша мышь, дорогой Анатолий Львович, вполне может стать первой ласточкой на пути к столь желанному человечеством бессмертию. Вы, наверняка, мечтаете продолжить эксперимент. Я предлагаю вам не тратить драгоценные годы на воскрешение больных мышей, на кошек и собак, сбитых бессердечным транспортом, а в конце жизни, если останется время, на оживление почившего от старости крупного рогатого скота. Давайте, сразу перейдём к человеку. Вы говорили, что для создания вакцины необходим биологический материал. В этом я не вижу никакой проблемы. На нашем мертвеце с учётом усыхания – не менее полутора квадратных метров кожи. Кроме того мне известно, что в вашем институте хранятся образцы его мозга, – Завьялов пристально посмотрел на профессора Штейна, – теперь вы понимаете о ком идёт речь?

– Вы имеете в виду, – Анатолий Львович провёл рукой по воздуху, горизонтально полу…

– Да, дорогой профессор. Одно из двух. Или вы необычайно сообразительны, или мои мысли транслируют чёткое изображение. Я надеюсь, что на раздумья вам хватит одной недели? – Юрий Геннадьевич закрыл глаза и произнёс:

– Москва. Красная площадь. Мавзолей…

Когда Завьялов ушёл, Анатолий Львович взъерошил волосы и, тяжело вздохнув, плюхнулся на стул. Он, не отрываясь, смотрел на потёртые носки своих, когда-то коричневых, кожаных ботинок, купленных в ГУМе по случаю Вениного семнадцатилетия, окончания школы и церемонии вручения ему золотой медали.

«Буду носить до Вениной свадьбы, – подумал он, – только дожить бы до неё.

…А вот до предложения воскресить Ленина – уже дожил.

Ей, Богу, какие странные люди. Как будто это так просто – взять и воскресить! Ха! Что может быть элементарнее? Обычное дело. Можно подумать, что по улицам шныряют толпы бывших мертвецов.

Конечно, с одной стороны, здесь хотя бы есть за что ухватиться. В отличие от конвенционального разложившегося трупа, у этого имеется кожный покров – профессор подумал о покойной жене и, шмыгнув носом, вытер скатившуюся слезу, – но надеяться на желаемый результат, оживив месяц назад, всего одну мышь, – он пожал плечами и неуверенно покачал головой – глупо и безответственно. И, кроме того, стать современным доктором Франкенштейном – честь довольно сомнительная. Меня вполне устраивает вторая половина этой фамилии. Но, с другой стороны, я уже не молод и, отказавшись от осуществления мечты всей моей жизни, я должен понимать, что другого такого шанса больше не будет. А если допустить почти не вероятное – предположим, достигнута цель эксперимента и к подопытному с жизнью вернулось сознание… А не подло ли это по отношению к самому ожившему? Очутиться в незнакомой эпохе, когда воспоминания о прошлом проносятся в пробудившемся мозгу призрачными картинами – скорее наказание, чем подарок. Как поступить? Ответить отказом на предложение Завьялова, исходя из морально-этических соображений, значит продемонстрировать какую-то степень благородства и всё такое, но эго учёного… оставить его неудовлетворённым – жестоко в той же мере. Юрий Геннадьевич выделил мне неделю на муки. За это время, хочешь, не хочешь, придётся что-то решить».