Сергей Минаев - Дневник одинокого копирайтера, или Media Sapiens (сборник)

– Фёдор Иванович, вы понимаете, это традиции политических речей. Все друг друга копируют или используют ссылки и цитаты из речей великих политиков прошлого. – Я всё ещё пытаюсь подвести его к диалогу.

– Чего ты сказал?

– Тэтчер использовала Черчилля, Джордж Буш копирует своего отца, Ширак перерабатывает Де Голля, а Колль использовал обороты Аденауэра.

– Именно что великих политиков! Де Голля, понимаешь?! Ты что, разницы не чувствуешь?! Де Голля и Аденауэра, но не Геббельса с Гитлером. Ты, может, ещё Пол Пота где задействовал, а, сучонок?

И это его просторечное «сучонок» подбрасывает меня со стула. Я уже не хочу оправдываться. Я хочу высказать этому старперу в лицо всё, что думаю. Всё, что могу сказать про четыре года моей работы в Фонде. Бросить обратно ему в рожу пафосные наставления, нравоучения и разорвать его тупую необразованность.

– А вы, Фёдор Иванович, не считаете Геббельса великим политиком?

– Я?! – Гордеев опешил и посмотрел по сторонам. – Нет, блядь, не считаю.

– Почему же, Фёдор Иванович?

– Ты издеваешься, сучонок? Потому что я не считаю великими фашистов!

– Да? А могли бы у него многому поучиться. За него не писали речи двадцатисемилетние молодые люди. Он работал сам, разницу чувствуете? Работал, а не ставил визы. Его речи слушали миллионы людей. Он был асом пропаганды, а не бюрократом, который привык работать обкомовскими методами. Вам же всё равно, что «Вперёд в светлое коммунистическое будущее», что «Вперёд в ВТО». Только абзацы местами поменять. Разве не так? Что же вы такой образованный и неленивый спохватились в конце года, а? Раньше не заметили? Или не читали? Может, за вас уже и визы специально обученный человек ставит? Чем вам Геббельс не хорош? По мне, так он очень чётко понимал идеологию. В отличие от вас.

– Что-о-о?! Вон пошёл! Нахуй отсюда, галопом! Мразь фашистская! Вещи собрал под охраной и вон! Ты ещё и уголовное дело получишь, сволочь!

– За что? За сценарии монологов? Или за нарушение авторских и смежных прав? Так вроде НСДАП как правообладатель уже лет шестьдесят как не существует. Да и наследники не объявятся.

– Я сказал вон пошёл! Я тебе устрою сейчас такое – пожалеешь, что мамка родила! Ты труп.

– Вы мне угрожаете?

– Я тебе, дебил, не угрожаю. Я тебе конкретно говорю. Тебя больше не существует в СМИ. Ты сегодня умер как медийщик. Я сделаю так, что тебя на работу даже в школьную стенгазету не возьмут. Не говоря уже о больших компаниях. Ты сдохнешь от алкоголя или наркотиков, с книгой твоего любимого Геббельса на груди. Или всю жизнь будешь жить как бомж, в подвале. Я для тебя тему закрыл. Всё, я сказал. Пошёл вон.

Я поднимаюсь, чувствуя, что дальнейшей пикировкой рискую получить стулом по голове. Иду к выходу и, не оборачиваясь, говорю:

– Не исключено, что я обойдусь без медиа. Или создам медиа, которая обойдётся без тебя.

– Ты ничего не создашь, мальчишка. Ты не творец – ты пересмешник ёбаный.

– Я просто талантливый копирайтер в отличие от тебя.

– Таня, Дрозда без охраны не пускать на его рабочее место. Охрану вызови ко мне срочно.

– Сам ты Дрозд, – бросаю я, выходя из кабинета.

Вечером у себя в квартире я сидел перед телевизором и смотрел выступления чиновников, депутатов и пресс-секретарей, фрагменты речей которых готовил я. Уже третий раз я просматривал самый удачный из моих текстов. Это было почти год назад, в ток-шоу, посвящённом национальной идее, историческим корням и поискам духовности. Меня озвучивал известный в прошлом журналист-международник, а ныне депутат Госдумы. Он говорил о необходимости изменений на телевидении в сторону морально-нравственной составляющей:

«Как и во всех иных областях, движущей силой этих изменений должна стать духовность. Телевидение – уже не просто набор технических совершенств, но духовная среда нашего времени. Телевидение не может игнорировать время. Больше, чем любое другое СМИ, телевидение обязано отвечать проблемам сегодняшнего дня. Телевидение, которое не стремится иметь дело с народной проблематикой, не имеет права влиять на большую аудиторию. В противном случае оно превращается в детскую площадку для техников и дикторов. Мы живём во времена общественных интересов: общество справедливо требует своего участия в больших событиях. Телевидение – самый влиятельный и важный посредник между духовным движением и нацией. Между идеями и людьми».

Его речь лилась плавно и чётко. Она была проста и доступна любой аудитории – от профессоров МГУ до чукотских оленеводов. Как и подобает настоящим шедеврам политических речей. Единственное, чего не хватало говорящему, это напора, значимых пауз и интонации истинного оратора, привыкшего зажигать массы. Это и понятно, потому что выступающий не автор. О, да! Ему далеко до автора. Ему далеко даже до литературного обработчика, то есть меня. Я вынимаю CD и беру в руки брошюрованные листы с переводом оригинала. Для того чтобы ощутить экспрессию речи, не нужно видео. Достаточно просто прочесть:

«Как и во всех других областях, изменения должны иметь духовную природу. Радио должно быть перенесено из пустоты его технических ограничений в живые духовные события нашего времени. Радио не может игнорировать время. Больше, чем любая другая форма общественного выражения оно обязано отвечать нуждам и требованиям сегодняшнего дня. Радио, которое не стремится иметь дело с проблемами дня, не имеет право влиять на широкие массы. Иначе оно станет пустой детской площадкой для техников и интеллектуальных экспериментаторов. Мы живём во времена масс; массы справедливо требуют своего участия в больших событиях дня. Радио – самый влиятельный и важный посредник между духовным движением и нацией, между идеями и людьми».

Я откладываю текст и иду в ванную посмотреть на себя в зеркало. Да, синяк под глазом приличный. Не стоило мне хамить охране, хотя понятно, в каком был состоянии. Я возвращаюсь в комнату, наливаю виски и просматриваю документы, что скопились за год работы. За исключением черновиков речей, в принципе немного. Я упаковываю черновики в файл, обматываю скотчем и кладу во внутренний карман пиджака.

На первом этаже, у почтовых ящиков, засовываю его в трещину под подоконником. В то место, куда в детстве прятал сигареты. Дома такие вещи лучше не держать. На всякий случай. Вдруг пригодится?

Вернувшись в квартиру, собираю некоторый хлам – расписания важных информационных событий в этом году, какие-то распечатки, визитные карточки – беру все в охапку, кидаю в раковину на кухне и поджигаю. Уволен. Интересно, какую формулировку они поставят в приказ? «Уволен ввиду несоответствия высокому облику современного российского информационного работника и плагиата Геббельса?» Если вдуматься, я ничего криминального не совершил. Всего лишь обработал речи доктора Геббельса, придав им, так сказать, современное звучание. Почему никто не судит диджеев за ремиксы? Их делают кумирами за обработку чужих песен. Чем хуже я? Может, я ещё войду в историю, как первый политдиджей?