Автор Бабука - Проходимец (сборник)

Вероятно, распространенность этого синдрома и объясняет популярность моего приятеля и коллеги Тони Мак-Фаррелла среди прекрасного пола. Тони Мак-Фаррелл похож на плюшевого медведя. Или на перекормленного спаниеля. Нечто мягкое и пушистое. Добрые умные глаза. Губки бантиком. Круглые щечки. Килограммов тридцать дополнительного веса распределены по телу более-менее равномерно, так что его язык не поворачивается назвать лишним. Мягкие бочка и уютные окорочка только добавляют ему очарования. Когда он склоняет голову набок и смотрит на меня, даже мне хочется почесать его за ухом. Что тогда говорить о впечатлительных женщинах и местах, в которых им хочется почесать Тони Мак-Фаррелла?

– Ты знаешь, Ганс Шлиеренцауэр, директор завода под Штутгартом, рассказал интересную вещь сегодня, – сообщает мне плюшевый мишка.

Тони нарушает конвенцию. Китайская еда не терпит разговоров на профессиональные темы: возможны острые случаи несварения. Я грожу ему пальцем. Тони с виноватым видом замолкает. Трудно поверить, что этот увалень был центральным нападающим в университетской хоккейной команде, причем даже самые здоровые и злобные защитники побаивались столкновения с ним. Только хроническое заболевание помешало ему попасть в профессионалы. Атак был бы Тони Мак-Фаррелл сейчас мультимиллионером и не сидел бы в китайской забегаловке, и не надоедал бы мне разговорами о работе.

Когда уже принесут, наконец? – Я оглядываю помещение, увешанное бумажными фонариками. Блондинка через два столика от нас смотрит в мою сторону сладким взглядом. Что, девонька, приглянулся тебе ядреный северный мужик? Ну, так на меня заглядеться не диво! Я дарю ей одну из своих обворожительных улыбок. Блондинка морщится и отворачивается. Вот тебе на… Может, мне пойти зубы отбелить? Настроение мое, и без того поганое после беседы с Джеральдом Клейфилдом, еще больше ухудшается.

– Так чего там Ганс сказал? – спрашиваю я, чтобы как-то отвлечься.

– Он сказал, что для них наибольшим риском является непредсказуемость заказов, поступающих из Азии, и сопутствующего им графика поставок.

Дотошность меня раздражает, вызывает заложенную в русском названии этого отвратительного качества тошноту. Неподходящая реакция для эффективного аудитора, которую приходится скрывать. Но сейчас, в предвкушении обеда мне лень напрягаться, к тому же Тони, можно сказать, свой.

– Ты бы сказал этому Миттельшнауцеру, или как его там, чтобы он пошел выпил кружки четыре пива да расслабился немного. По их немецким стандартам, небось, отклонение от прогноза на десятую долю процента – непростительное безобразие. Во всем остальном мире – пять, даже семь процентов – в пределах нормы.

– Я тоже сначала так подумал, – отвечает Тони. – Но он мне дал несколько интересных примеров. В общем, смотри, что получается. Им на завод через компьютерную систему приходит электронный заказ от одного из ребят Реймонда Чена, скажем, на пятьсот тысяч или миллион микропроцессоров определенного вида.

– Ого! Вот это масштаб!

– Вот я и говорю. График отгрузок по такому заказу растянут на несколько месяцев, причем первая партия всего тысяч в пятьдесят единиц. Ну, их изготавливают и отгружают, разумеется, в срок. Немцы все-таки. А потом начинаются странности. Сроки всех следующих отгрузок в компьютерной системе вдруг начинают отодвигаться. Все дальше и все на более длительное время.

– Ну, это бывает. Насколько я успел понять, производство в компьютерной и телекоммуникационных отраслях циклично. Поэтому спрос на процессоры то резко повышается в периоды бума, то падает.

– Я знаю, – соглашается Тони. – Но манипуляции с графиком поставок происходят постоянно вне зависимости от бизнес-циклов и затрагивают самые различные наименования микропроцессоров: и те, что используются в компьютерных системах, и те, что для сотовых телефонов, и других типов. При этом речь идет, как правило, об изделиях, которые пользуются наибольшим спросом и являются самыми последними разработками. Таким образом, к концу прошлого года в системе накопилось огромное количество старых заказов, отгруженных всего на пять, на десять, максимум на двадцать процентов. Общая сумма недопоставок составила больше двухсот миллионов долларов. И это только по заводу в Германии, не считая производств в Аризоне и Пенсильвании, двух заводов в Италии, одного во Франции и одного в Бразилии. Потом все эти старые заказы были аннулированы в рамках проекта по подчистке модуля продаж в компьютерной системе.

Приносят гребешки в сычуаньском соусе и чай со льдом. Тони заставляет официанта поклясться первенцем, что в холодном чае нет сахара. Я принимаюсь за гребешки. Я их нежно люблю. Иногда мне кажется, что в прошлой жизни я был китайцем. Мое дежа вю, однако, проявляется исключительно через пищу. То есть, это не дежа вю, а скорее дежа манже. Мешать в одну кучу гребешки в сычуаньском соусе и микропроцессоры не хочется. И все же сумма, названная Тони, обла, огромна, озорна, стозевна. И лаяй. Я пытаюсь думать. Ноя знаю, что в моем мозгу количество клеток, жаждущих гастрономических и прочих удовольствий давно превысило количество клеток, двигающих вперед мыслительный процесс. Причем с течением времени это соотношение все увеличивается, и не в пользу мыслительного процесса.

– Интересно, конечно, и в то же время, Тони, это просто цифры, – говорю я. – Все эти сотни миллионов никуда не девались. Они существовали только на бумаге – вернее в памяти машины. Изделия не были отгружены, они, черт возьми, не были даже произведены. Так кому от этого плохо? Гансу Шли… как его, черта, Шлиеренцауэру с его маниакальной тщательностью? Нет, пусть идет пиво пить. Бир тринкен. Зофорт!

– И тем не менее, странно как-то, – говорит Тони задумчиво. – А потом, не всегда все так невинно заканчивается. Ты знаешь, сколько времени занимает производственный цикл для наших микропроцессоров?

– Что-то долго они эти чипы маринуют, недели четыре, по-моему.

– Шесть, Павел. Шесть недель. Так вот, иногда получается, что график поставок меняется уже после того, как партию запускают в работу. Остановить процесс нельзя. В результате гигантская партия оказывается на складе, где проводит месяцы, морально устаревает, и хорошо, если ее удается, в конце концов, продать за половину или четверть цены.

– Да, Тони, а я думал только в матушке России бардак. Слушай, а ты ничего не путаешь, а?

Плюшевый мишка надувает губы.

– Ладно, я пошутил.

– Сэр, это вам, – желтый изможденный официант протягивает сложенный вдвое листок бумаги, из которого выглядывает визитная карточка. – Вон от той дамы.

Он показывает косыми глазами в сторону двери, через которую заведение собирается покинуть блондинка, сидевшая за два столика от нас с Тони. Я еще раз лучезарно ей улыбаюсь. Блондинка смотрит сквозь меня и выходит. Правильно, милая: конспирация, конспирация и еще раз конспирация. Я протягиваю руку, чтобы принять письмо поклонницы. Ах, как они надоели, на самом деле!