Андрей Дятлов - Сопромат

Но в то лето вдруг появились странные ощущения – ближе к вечеру поднималась температура, небольшая, но и самая изнуряющая, от которой все вокруг становилось серым и ничего не хотелось делать. Даже все его депрессивные заскоки и метания в эти минуты казались высшим проявлением воли к жизни, но и на это у него не хватало никаких сил.

Ну, вот и все, приехали, – думал он. Первые признаки болезни он знал слишком хорошо, чтобы без утайки посмотреть себе в глаза и признаться в самом страшном. Подавленность, беспричинное повышение температуры, увеличенные лимфоузлы – конечно же и они обнаружились, упругие шарики на шее – все это он вычитал из интернета, когда поставили диагноз его отцу.

Что мы имеем? Этим торопливым вопросом он отбивался от страха, который накатывал на него по вечерам вместе с красной полоской в медицинском термометре. Нереализованные, сука, возможности и таланты? Какие, нахрен, возможности и таланты. Десять лет коту под хвост, посуетился, попрыгал в ожидании чего-то. А чего? Да того самого, – с подленьким смешком шептал голос внутри, – того самого и дождался, идиот. Любишь жизнь, как люблю ее я? – твердил голос.

Так, так, так, что мы имеем? – повторял он снова.

Все шло своим чередом, всем, конечно, плевать на то, что ты вот-вот умрешь. Людям, толкающимся на платформе, электричкам с невидимыми машинистами внутри, таджикам на вокзале, коллегам на работе, машинам, посидельцам в кафе, и официантам.

Оставались Ольга и Саша. Искусный художник, хорошо устроившийся в голове, как будто ждал этой отмашки – рисовал реальные картинки: денег не хватает, Саша донашивает чужую одежду, приходится отказываться от почти ежемесячных фотографий с классом – хватит и одной с первого сентября, к Ольге подкатывают мутные личности, пережившие развод, мечтающие построить новую совместную жизнь с молодой вдовой, а когда подрастает смазливая падчерица, протягивающие к ней свои прокуренные пальцы.

Да, умирать в одиночестве не страшно, интересно даже. Вот только если ты не один – смерть превращается в мучение.

Он все-таки собрался с духом и пошел сдаваться, надев чистую белую футболку – вот он, я, но особо не обольщайтесь, если что, я весь мир разнесу в щепки. Только сонных врачей этим было не пронять. Терапевт, хирург, инфекционист, онколог равнодушно выслушивали его рассказ о близкой кончине и предсказуемо направляли его на анализы. С серыми бумажками направлений он еще несколько дней не решался расставаться. Он ощущал себя как в том первом полете, когда вцепившись в подлокотники, он молил о благополучном приземлении и внушал себе, что если все пройдет хорошо, то он наконец-то откроет свое бюро, заработает кучу денег, не будет бояться вообще ничего, потому что живем один раз и кроме жизни нечего терять. И сейчас он твердил те же установки, в нем проснулась задорная злость. Сидя в кафе, он выпивал рюмку водку – почему-то в эти дни ему хотелось хлестать противный разбавленный спирт – оглядывал окружающих ликующим взглядом, отмечая самых красивых женщин; в штанах разбухало и он представлял, как хватает их за кобыльи задницы и укладывает их всех разом в постель. Нечего бояться. И пусть даже моча и кровь скажут свое веское слово против его ущербной умрихинской жизни – по барабану, будет еще время заработать деньги и позаботиться об Ольге и Саше.

В день сдачи анализов он как будто завис на самой высшей точке, сидя в том самом самолете, ощущая ледяную пустоту внутри – завтра или приземлится вдребезги или мягко сядет на шершавый бетон, выкинув из головы всю дурь.

Долго бродил по улицам в районе Таганки, рассматривая витрины магазинчиков, вливаясь в поток толпы на тротуарах или наоборот, резко меняя направление, шел навстречу, сталкиваясь плечами с прохожими. Так он оказался возле монастыря. У входа толпились женщины в нахлобученных по случаю платках. Они выглядели так, будто, загуляв ночью на стороне, возвращались к ревнивому мужу.

Он вошел в монастрыский двор и почувствовал, как наливаются кровью его руки – такое с ним случалось с самого детства, когда он приближался к церковным постройкам, ладони его опухали, покрываясь белыми и розовыми пятнами.

От входа в церковь хвостом исходила длинная молчаливая очередь, каждый хотел прислониться к мощам святой Матрены. Он вспомнил, как приходил сюда вместе с матерью, которая приезжала к Матренушке , нарушая его убогий общажный режим. Она смиренно вставала в очередь и, замечая его раздражение, просила, чтобы он уже ехал к себе, но Умрихин все равно оставался рядом, потому что ни в чем не хотел соглашаться с матерью.

Он сидел на скамейке и смотрел на купола. Пытался подобрать слова – молитву-не молитву, чтобы хоть как-то почувствовать причастность ко всей этой умиротворенности, и не смог, выходила какая-то ерунда – вот он я, а вот Ты, так, что мы имеем…

Из вязкой темноты, сквозь стекла арочных окон пробивались мелкие огоньки свечей.

Анализы сказали – все путем, хрен с тобой, живи. Врачи махнули рукой на очередного параноика, поставив «неясную этиологию», и Умрихин принял это с усмешкой победителя.

После перенесенного страха Умрихин ожил.

Теперь каждое утро дорогие вещи собирали его сознание по кусочкам и упорядочивали мысли. Перед уходом на работу он смотрелся в зеркало и подмигивал себе со странной улыбкой, которая раньше показалась бы ему зловещей.

Они с Ольгой, наконец, решили купить квартиру. Он скрылся в городке для миллионеров, а у Ольги появились новые приятные занятия – выбор подходящего варианта и продажа их собственной однушки.

Постепенно Умрихин научился жить на высоких оборотах – с утра спортзал, работа в офисе до девяти, иногда часовые посиделки в кафе, дорога домой и мертвый сон. За день он перебрасывался несколькими словами с Ольгой и с Сашей – как дела, что нового – на выходных отсыпался и выслушивал предложения по квартирам, которые зачитывала Ольга.

Первой неладное почувствовала Саша. Когда в редкие минуты Умрихин раскидывал руки, приглашая ее запрыгнуть на него, она отступала в нерешительности и тревожно поглядывала на Ольгу. Она уже не спрашивала, когда у него наступит выходной, потому что в последнее время каждый день они ходили гулять в парк только с мамой.

Однажды утром Ольга объявила, что наконец-то нашла подходящую квартиру. На Аэропорте в только что построенном жилом комплексе. Умрихин согласно покачал головой и пробормотал, что знает людей, которые разрабатывали этот проект. Он с самого начала не вникал в выбор Ольги, и ей это нравилось – наконец, что-то она делала сама от начала до конца, не выслушивая придирки и поучения Умрихина.

На следующий день они уже мчались по трассе в Софрино, к тетке Ольги.