Наталия Соколовская - Моя тетка Августа

Тетка была родной, но чужой. Она была старшей сестрой моей матери.

Я начала помнить ее с третьего нашего знакомства. А может, с четвертого. Она «моталась по гарнизонам» (ее выражение) вместе с мужем-военным. Последний перерыв в нашем общении составил несколько лет. Мне шел девятый, когда я познакомилась с ней по-настоящему.

– Завтра у Августы новоселье, – однажды сказала мама. – Мы приглашены.

Она достала из шкафа недавнее приобретение: бордовую шелковую блузку. Покрутила ее, не снимая с плечиков, и повесила назад. Обернулась к отцу с заранее обиженным видом:

– Августа обязательно скажет: «Умный любит ясное, а дурак красное».

Вечером она взялась отпаривать мое выходное платье. Старый чугунный утюг шипел, касаясь влажной тряпки. Темная шерсть собиралась под ней мелкими складками и была похожа на снятую змеиную кожу.

Мать гладила старательно, и я решила не говорить ей, что уже в прошлое надевание платье противно жало в подмышках.

Мы все одевались, как на смотр, ведь тетка вернулась не откуда-нибудь, а из соцлагеря, из ГДР, последнего места службы ее мужа. Теперь служба закончилась.

«Константин ее на руках носит», – сказала мама о теткином муже. И еще: «Он мечтает о ребенке. А она ни в какую».

Последнее сообщение меня потрясло. Я и не подозревала, что ребенка можно хотеть или не хотеть, я думала, что дети в семье – это данность, а появление их на свет закономерно и не зависит от чьей-либо воли.

В том, что тетка смогла не родить ребенка, было что-то сверхъестественное, и она моментально представилась мне в виде заколдованной крепости, в которой томились мои не рожденные брат или сестра.

День визита к родне был полон совпадений и неясных предзнаменований.

Накануне я дочитала, частично заучив наизусть некоторые абзацы, – сказку о черной курице и подземных жителях. Мысль, что мы едем на Васильевский остров, где, пусть и не в той оконечности, где моя тетка Августа, но все же неподалеку, жил мальчик, герой сказки и, кстати, мой ровесник – необычайно волновала меня. Пансион, в котором он воспитывался, определенно был похож на пионерский лагерь, куда меня отправили, потому что я «уже стала большая» (выражение матери), и где я провела прошедшим летом два месяца, показавшихся мне вставкой, грубо притороченной к моей основной жизни: так, надставляя платье, берут, за неимением лучшего, первый попавшийся под руку материал, фактурой и цветом лишь условно повторяющий оригинал.

Наш младший отряд помещался в двухэтажном деревянном здании барачного типа, на втором этаже которого находилась спальная: два ряда железных кроватей и проход между ними. Именно так, по моим представлениям, выглядела спальная воспитанников пансиона.

В одну из ночей, когда заснуть было невозможно из-за разлитого по всему помещению солнечного света, воспитательница подняла меня и мою соседку и вывела в комнату, которая считалась верандой: мы слишком громко переговаривались, мешая спать остальным.

Она привязала нас друг к другу нашими собственными косичками и спустилась вниз, пить чай с другими воспитателями. А мы стояли, головы домиком, боясь двинуться, и смотрели как завороженные, на светопреставление: пылавшие в лучах заката стволы корабельных сосен и полыхающую алыми сполохами воду залива.

Мы стояли на холодном крашеном полу. Внизу разговаривали взрослые, звенела посуда. Половицы под нашими босыми ступнями казались живыми. Внутри деревянных перекрытий, между полом, на котором стояли мы, и потолком первого этажа, происходило какое-то шевеление. «Мыши…» – с ужасом прошептала девочка, чье имя не сохранилось в моей памяти.

И только прочитав историю черной курицы, я все поняла: это бесконечным потоком уезжали в неведомые края сотни груженых домашним скарбом кибиток. Мужчины вели под уздцы лошадей. Подростки смотрели из-за пологов на дорогу. Женщины баюкали младенцев. А тихий мелодичный звук, идущий снизу, оказался не звяканьем чайных ложек о стаканы, а горестным перезвоном цепей, которыми были скованы, может быть, и по моей вине, жители, покидающие родные места.

…На теткино новоселье мы добирались долго. Сначала на трамвае до площади Ленина, потом в метро.

То, что мы оказались под землей, было естественным продолжением переживаемой мною истории о подземных жителях. Внизу, на станциях, сияли люстры, похожие на подсвечники, какими они освещали свои помещения. А сами вестибюли напоминали дворцовые залы, неведомым способом уместившиеся под полом.

Когда электричка остановилась на конечной станции, двери раздвинулись, а за ними вместо светлой платформы оказались следующие непроницаемо-тяжелые, медлящие открываться двери, я перепугалась, вообразив, что теперь мы, по чьей-то злой воле, обречены, подобно жителям подземной страны, скитаться, нигде не находя пристанища.

Про станции «закрытого типа» я тогда ничего не слышала, и на Василеостровской оказалась впервые, а диковатое словосочетание «горизонтальный лифт», которое, значительно позже, я узнала, до сих пор ассоциируется у меня с кафкианским кошмаром.

После метро снова был трамвай, но уже не такой долгий.

Дом, в котором, вернувшись «из-за кордона» (выражение отца), жила моя тетка с мужем, был светло-коричневым, простым и прочным. Не то что наш нарядный, пошедший на капремонт трехэтажный «старый фонд» на Обводном канале и нынешний серый панельно-карточный дом в новостройке.

Дверь открыл теткин муж. Из прихожей просматривалась часть гостиной и накрытый стол.

Я уже начала снимать свое «приличное» (выражение матери) недавно перелицованное пальто, как вдруг в дверном проеме возникла Августа.

Стройная, рыжеволосая, невероятная. На ней были широкие мужские брюки и полупрозрачная блуза навыпуск. В правой руке она держала длинный мундштук с папиросой. Представить, что между ней и мной есть что-то общее, было невозможно, и наше явное сходство только пугало.

Я остолбенела, а потом стала натягивать пальто обратно.

Мама рассказывала, что в одно из первых моих с Августой не запомненных мною знакомств, я почти весь ее визит просидела под столом. Никто не учит детей прятаться именно там. Но ведь очевидно, что прихожая, кухня или ванная комната – это добровольное изгнание, тогда как вовремя занятое место под обеденным столом – разумный компромисс, доставляющий к тому же дискомфорт взрослым.

Для того чтобы лезть под стол, надо было преодолеть себя, раздеться и зайти в комнату, где была тетка. А именно этого я не могла сделать.

Мать смотрела сначала умоляюще, потом сердито. Все было бесполезно. Тогда Августин муж сказал: