Пётр Лонгин - Путешествие в ЭДЕМ. Исторический триллер

С кем же дядя Коля воевал за своих жену и детей? Складывалось впечатление, что вовсе не с немцами – а, скорее, со своим же соседом Валерием Валентиновичем, служившим в каких-то особых, вражеских войсках… «Чтобы их немцы не расстреляли?» – спрашивал я его, продолжая разговор про детей. «Немец-то при чём?» – удивлялся дядя Коля моей тупости: «С немцами-то мы воевали!.. Чтоб жиды их тут насмерть не загрызли – за это вот я и воевал!».

Я ещё в детстве понял, что принадлежу к тому биологическому виду, который, видимо, в силу собственной природы, неимоверно много и целенаправленно врёт. Тем не менее, меня уже в детстве искренне поражали те записные ветераны, которые с удивительной лёгкостью опровергали то, на чём решительно настаивали всего минуту назад. Переход к некой «официальной» роли происходил на глазах – практически мгновенно и абсолютно «на голубом глазу». Эта виртуозная лёгкость лжи в окружающих советских людях меня буквально парализовала… Впрочем, готовность к вере в любую, самую фантастическую, ложь, которую опровергало простое сопоставление пары лежащих на поверхности фактов, удивляла меня в людях ничуть не менее… Когда я в положенный срок поступил в школу, к нам в класс на «уроки патриотизма» ходили совсем другие, чем дядя Коля, ветераны (в том числе и сосед Валерий Валентинович, который «хуже любого гитлера» ) – с рассказами о массовом героизме и сознательности советских людей в годы защиты «своего социалистического Отечества». И детям нравилось в это верить. А как же не верить, если нравится?.. Зачем же подвергать сомнению то, что, не требуя от нас каких-либо нравственных и интеллектуальных затрат, определённо может польстить нашему самолюбию?

Так до сих пор и живём – в гордом неведении, в упрямом забвении правды – упрямо поддерживая комфортную для нашего самоощущения и выгодную для кого-то ложь, умножая на нашей земле количество слепорождённых.

Но прозревать не хочется – прозревать тяжело. Прозревать – больно. Слепорождённые, впервые увидевшие мир в результате хирургической операции, переживают сильнейший шок – впадают в тяжелейшую депрессию. Оказывается, прозрение настолько невыносимо, что многие из числа прозревших находят смысл дальнейшей жизни в том, чтобы вернуться в своё привычное незрячее состояние – возвратить себе свой обжитой и уютный, свой воображаемый мир.

Иначе как в этом мире жить с той правдой, которая ставит на наших мировоззренческих иллюзиях один неотвратимый крест?.. И, орденоносный наш дедушка – вовсе не герой, а несчастный подъярёмный человек – оставивший своим внукам не место под солнцем в родной стране, а те же самые цепи, тот же незримый прицел в затылок, которыми погнали его, несчастного «вынужденного отцеубийцу», лишать счастливого шанса на спасение страну его собственных дедов и внуков…

Однажды, в шестилетнем возрасте, мне показалось, что начать жить в полном соответствии со своей совестью довольно просто…

Одним из самых болезненных ощущений моего детства, являлось то, что меня окружали, в сущности, сплошные маленькие живодёры. Беспризорные кошки и собаки даже лапой боялись ступить при свете дня на открытой территории нашего городка. Дети их не просто сразу же убивали, – их убивали мучительно, отдаваясь процессу «всенародной казни» несчастного животного со всей фантазией и упоением собственной причастности катарсическому общественному восторгу – тому, что «выше любой индивидуальности». Страдания изощрённо убиваемого животного, казалось, являются дополнительным источником морального удовлетворения маленьких палачей… Картина этой фактической «социальной модели» «справедливейшего общества на планете» периодически возникала у меня перед глазами… В дополнение к этому, я ясно видел, что взрослые люди относятся друг к другу совсем не лучше, чем их дети – к тем же кошкам и собакам. Картины того, как десяток вооружённых, выдранными из забора досками, советских молодых (и не очень) людей избивает одного-единственного, лежащего на земле в луже собственной крови, мне тоже приходилось видеть. Так что, ещё мало, что понимая, я уже предметно знал, что «народ» – это страшная, злая и античеловеческая стихия. Потому и власть в СССР – «народная»…

Я чувствовал, что родился на этот свет в крайне «неудачное время», в совершенно непригодном для осмысленной и счастливой жизни месте, – среди огромного ещё, внешне сильного, но «смертельно подраненного» народа – на этапе его глубокой деградации, перед закономерным уходом в историческое небытие…

Не знаю, что руководило моим отцом, когда, в возрасте моих шести не полных лет, он, во время нашего визита в Москву, однажды привёл меня к мавзолею на Красной площади… Выстояв большую но необременительную очередь на свежем воздухе, отец взял меня на руки, и в пригашенном траурно-торжественном освещении мавзолея я увидел двух мирно спящих румяных (пышущих каким-то потусторонним здоровьем! ) людей. Один – лысый с рыжеватой бородкой, другой – с характерными усами и шевелюрой, оба – в одинаковых полувоенных френчах. Оба – мои давние и близкие знакомые Ленин и Сталин, – я их сразу узнал…

Вот оно – наивысшее достижение советской науки: её полная и окончательная победа над здравым смыслом. Покойникам более не обязательно разлагаться – трупы при советской власти, оказывается, могут жить вечно, будучи «живее всех живых».

И «живой» труп России теперь смердит всему миру уже почти целое столетие…

Однако, то энергичное копошение трупных паразитов в его мёртвой плоти, те происходящие с ним внешние метаморфозы («маски смерти» ), та галлюциногенная «сладкая» вонь, которые сопутствуют химическому разложению, у большинства свидетелей этого медленного («поэтапного» ) гниения искусственного «российского государства» создают навязчивую иллюзию «жизни» самого трупа.

Это упорное неразличение живого и мёртвого свидетельствует о глубоком национальном обмороке, в котором пребывает уже несколько поколений дух сотен миллионов людей, в силу (ныне уже вырождающейся) традиции называющих себя «русские».

Поддаваясь этой иллюзии, осиротевшие, «атомизированные» потомки некогда великого русского народа бурно копошатся – кучкуются, грызутся в трупе России вместе с пришлыми опарышами-интервентами, галлюцинируя таким образом уже почти целое столетие: бредят своей «великой» посмертной «историей» (которой нет и быть не может), «достижениями» (обращенными себе же во зло), «территориальной целостностью» (доедаемой изнутри плоти), «победами» (которые горше и самоубийственнее любого поражения), чаяниями будущих благ и перспектив – в совершенном отсутствии, как действительных реальных перспектив (кроме дальнейшего опустошения земных недр, ради процветания советской касты криминальных и полукриминальных потомков инициаторов и экзекуторов кровавого упразднения России), так и в отсутствие самого будущего…