Геннадий Юленин - Осужденные и глупые женщины (сборник)

– Почему не встаёшь?

Субъект стал объяснять, что скован любовью, и необходима музыка, которая нейтрализует состояние.

– Какая музыка? – подошёл к телевизору оперативник.

– Да откуда мне знать, – возмутился субъект, – вы перебирайте всё подряд, и будет понятно.

Оперативник пощёлкал телевизор, видит, результата никакого, заметил:

– Ладно, пойду, отряд с проверки возвращается, за тобой присмотрят.

Оперативник ушёл в дежурный пункт и передал команде НЛП, что видел.

А, понятно, решил круглолицый с высоким лбом, он опять «дуру гонит», где-то в облаках летает. Он любви хочет, так давайте посмеёмся. И отдал распоряжение.

Вокруг субъекта собралась команда лидеров (СО), ожидая распоряжения администрации учреждения – что делать.

Как только разрешение получили, на субъекта набросились шесть человек, перевернули на живот, стянули штаны, в ожидании как себя он поведёт.

Субъект заорал:

– Скованность моя вам волю для глумления даёт. Во мне столько боли и страдания, что страха нет. Всех перебью по одному, случись со мной плохое.

Лидерам сказали – «отбой тревоги».

Новгородов наблюдавший эту картину, размышлял. Вот идиоты, всё шутки, примитив, на похоть сводят, а там уж явно-то другое, ещё проявит всё себя.

– Всё успокойся, – сказал один из лидеров, освобождая субъекта, – сделали тебе «укол успокоительного».

Перевернули субъекта в ожидании, что дальше будет.

Субъект зашевелился, встал и понял, не музыка нужна была, а стресс, разрядка, скинуть все оковы.

– Ну что, всё нормально, – спросили у субъекта, – не гони, сделали «укол», не более того.

– Да, понял, – заключил субъект.

Объявили отбой, субъект лёг спать.

Вскочил он среди ночи. Боль и страдание его обволокли, вокруг него фрагменты – части тела, две детских маленьких ручонки стремятся всю картину показать. Субъект хотел представить, но нет, опять ограничение. Остановился и заснул.

Как обычно, проснувшись, заварил крепкого чая, с безразличием оценив произошедшее накануне. Взял тетрадь и стал описывать виденное ночью. Но тут рука, всё под себя взяла и стала текст свой выдавать.

«Родителей не стало, жила у бабушки, двоюродным братом он был и жил по соседству, ему шестнадцать, мне пять лет. Друг приходил к нему».

Но тут прервался текст, и меланхолия пришла, ручьями слёзы потекли, как будто прося – не нужно, не копайся более, сводя всё к безразличию процесса. Опять защитный механизм церковника сработал. Субъект переборол себя, уставил взгляд вдоль секции отряда, стараясь устранить нытьё, – зачем тебе всё это надо.

Весельчаки из НЛП решили дальше всё насмешками травить. Свинякин притащил кастрюлю, на тумбочку поставил, ухмыляясь, делал вид, что варит что-то.

Субъект окинул взглядом, понял, текст читают, подумал, пусть, им всё равно всё не понять. Удел их безразличие, их бьют, молчат, пытают, не скулят, всё только разными словами прикрывают. А то, что выйдет на свободу, разруху встретит за потерей лет, и вот опять на преступление, а руководству учреждений что, опять дополнит «человечком», как дополнительный доход на содержание, при этом выжмет средства из родных, амортизацию себе, и вот вам новый вид учреждения.

Субъект посмотрел на Свинякина и просто сказал:

– Кастрюлю уже видел.

Оделся и вышел на улицу. Походил до утренней проверки и в строю отряда, получая энергию от церковника, понял, поток энергии убавляется.

Вдруг стоп, энергия церковника закончилась, и, повернув субъекта вполоборота, усиленный поток пошёл с отряда инвалидов, что за спиной отряда находился. Так и думал, заключил субъект, этим всё не ограничится, энергия идёт от морщинистого инвалида, там точно что-то скрытое давно. Хорошо, что с церковником закончилась, подчеркнул субъект, теперь осталось только всё расшифровать, и вытечет само – давно хотело выйти.

Вернувшись в отряд, субъект занялся бытовыми делами, что-то постирал, помыл, чаю заварил, и всё время будто бы тянуло что-то мысли отразить в тетрадь.

Не выдержал, напился чаю, ручку взял. Сама она пошла писать.

«Бабуля на работе, он с другом замещает. Пытаются меня насильно накормить. Но вот один из них не выдержал.

Удар, мое падение. Не вижу ничего, но почему-то слышу всё.

Убил, один другому говорит. Что будем делать, ведь нам каюк. Давай избавимся от тела, а скажем, вышли погулять, пропала без вести, искали, не нашли».

Но тут движение на отряде субъекта отвлекло, обед, взял ложку, вышел, размышляя.

Вот малолетние придурки, терпения нет с ребёнком сладить, а всё равно брались сидеть, убили точно. Только непонятно, при чём кастрюля, кормили, видимо, с неё. И в очереди столовой поток энергии от инвалида получал. Решил необходимо с девочкой закончить, понять, что, где и как, а то смешение произойдёт, и после всё не разберёшь.

Вернувшись в отряд, не писалось, субъект сидел на спальном месте в размышлении. Как найти тело девочки, ведь церковник не признается, за столько лет не признался, так с чего сейчас. Точечные шестнадцатиэтажные дома, как правило, в Питере, но где этот дом, улица.

И вдруг рука субъекта написала.

«Не знаю».

Что такое, подумал субъект, это уже не источник информации, тогда что, поставил вопрос и понял.

Видимо, концентрация энергии девочки трансформировалась в нечто одухотворённое, способное к диалоговому общению. И поставил вопрос иначе.

«Что произошло в дальнейшем?»

Рука опять пошла писать.

«Один другому говорит: ты знаешь, мясо загниёт, тухлый запах выдаст нас.

Так что же делать, испугавшись, говорит другой.

Мы от костей всё мясо отделим и в кожу завернём, а после спрячем. А мясо попросту съедим. Едят же дикари друг друга.

Второй вдруг с любопытством: точно, мясо человека навряд ли кто-то из знакомых ел».

Ну, мрази, остановил себя субъект, кто что делал там из них, субъекту было всё равно, и так понятно – полное дерьмо. В кастрюле всё варили.

И вдруг перед глазами картинка проскочила, полянка, небольшой кустарник.

Странно, удивился субъект и понял – это не от девочки, фрагмент от инвалида проскочил. Решил ускорить диалог.

«А дальше что?»

«Стон, хрип мой их остановить не мог, боль сильная была. Проделав всё, останки унесли в подвал и спрятали расщелине угла».

Ну, твари, мрази, остановил субъект себя, она ещё была жива, снимали кожу из ещё живой, и слёзы навернулись на глаза. Вот сволочь, столько лет молчит. Узнать, где жил, подспорья мало, а если адреса менял. Другой подход тут нужен. Ну почему всё мне. Почему мне приходиться копаться, с отчаянием задал вопрос субъект.

«У тебя семь татуировок, ты избран», – рука спокойно написала.

Почему, кем избран, озадачился субъект.

«Это крест твой, – ответила рука. – Пройдут года, и повторять начнут тебя». Подумал, ребёнок, что тут взять, наивность детская подспорье, взрослому вопросы задавать.