Геннадий Старостенко - На Черной реке

А вдруг не водка была? Вдруг что-то другое…

Знай она в тот момент, что кошмар этот повторится той же ночью, не стала бы прокручивать его в себе снова и снова в поисках собственной вины…

В начале первого ночи ее разбудил стук в дверь. Опять они, – решила Анна. И точно…

Теперь уже привезли Мирона Малицына – того, что кричал на нее накануне. Сам он был в сознании, но жаловался на острую боль в сердце, удушье и сердцебиение. Охал.

– Так вы пили с ним или нет? Отвечайте! – Она буквально пригвоздила его вопросом. Ничего-ничего, лишний укол тебе психику не разрушит. Анна мыла руки. Хорошо еще, что удержалась от второго укола: что же вы снова – к плохому доктору?

И все же – а вдруг не водка, не этиловый? Вдруг эти несчастные проглотили что-то покруче? А ведь точно с ним вместе пили – только хотели это скрыть. Да, расстройство сознания, некоординированные движения, отрывистая речь – невнятная. Кажется, тяжелая депрессия. И все же он почти в спортивной форме по сравнению с тем, в каком виде привезли сюда его брата. Да, все вместе: и депрессия, и испуг, и боли… Со зрением, говорит, еще что-то, в глазах темно бывает…

Говорит, что лучше б сам вместо брата подох… Суицидальное… Но тебя-то я обязательно вытащу, – дала зарок Анна и тут же снова усомнилась: а как тут вытащишь – если они чего не гоже наглотались…

– Ну-ка без истерики – ты же мужик. Приспусти штаны. – Анна «шлепнула» ему в «пятую точку» аминазина. Неправильно, сначала нужно было сердце подпитать. Ничего страшного… ну вот – теперь и глюкозы получил в вену… Надо было все же разбудить Татьяну – все-таки свидетель не помешал бы, история непонятная… хорошо еще, что парень из охраны пришел, так спокойнее.

Маленькая мордочка Мирона чуть повеселела:

– Мне теперь маленько лучше.

Он жестом показал двум своим спутникам, чтобы шли готовить снегоход.

– Стоп, Мирон Малицын. – Она заступила ему дорогу, тряся бутылкой с физиологическим раствором. – Никуда вы не пойдете, пока не волью вам вот это…

Но тот лисой юркнул к двери и оттуда махнул рукой:

– Нет, теперь хорошо. Это я за брата переживал, доктор. Плохо помирал.

На дворе негромко реванул вездеход – и снова тишина. Нет, не тишина. Тишиной она уже называла мерный гул и перестук дизелей на дворе, давно ждавших тепла… некоторые – чтобы остановиться и рассыпаться… Анна взглянула на термометр за окном: -37 по Цельсию. Странно, она ведь на часы хотела взглянуть…

Что это было – видение ночи?

Анна достала пачку сигарет и закурила вторую за эти пять месяцев сигарету. Первую она выкурила второго января… Попыталась связаться с медиками в Арьегане – не получилось.

Страшная ночь. На ее исходе бригадир оленеводов привез на Толву еще одного – Николая. Тот жаловался на сильную головную боль и просил замерить кровяное давление. От него Анна узнала, что водку они пили в субботу днем. Ее привезли двое с Ижмы, соседнего хуторка в тундре, и пили ее все вместе. Давление, показалось ей, было в норме. Впрочем, она могла и ошибиться… действовала в полудреме…

Потом она поспала пару часов, а в семь подскочила от звонка будильника. Будильник у нее был злющий и осечек не делал. Вяло добрела до столовой, завтракала без аппетита, невпопад отвечала директору «СевНАОгеофизики» о событиях ночи.

В 08.15 Анне Тушиной сообщили, что местные везут на Арьеган еще одного больного. И уже знали кого – Егора Малицына. Анне удалось связаться с доктором компании ТОТАЛЬ в Арьегане и проинформировать о случившемся накануне ночью. Взяла дежурный джип и отправилась туда сама. К ее прибытию Егор Малицын был уже мертв.

– Метиленчик, – почти насмешливо и как бы в утешение ей сказал арьеганский эскулап. – По нюху – почти тот же спирт. Пятьдесят граммов – и свободен, полная деструкция. Сами знаете, коллега.

– Не знаю, не пробовала.

Вечером стало известно о смерти еще двух ненцев – из тех, что приезжали ночью… и еще двух – на Ижме…

Весь вечер и всю следующую ночь она тихо проплакала. Она оплакивала и смерть ненцев в тундре, и гибель мужа в далекой и ненужной Африке, и собственное одиночество, пославшее ее мыкать беды в это белое безмолвие. В день смеха первого апреля ей уже плакать не хотелось, потому что слезы уже были выплаканы и где-то за вахтой вместо нее собачьим страшным воем выл кобель, которому колесом отдавило задние лапы. Потом затих – нашелся добрый человек, отвез на санках в лес поближе к Толве и пристрелил.

Испытав потрясение после встречи с Вацлавом Дубом, Нил Тихарев взял себя в руки – не дай бог раскиснуть и тем паче на людях. Слишком долго проторчал в Москве – забродили мозги. В Москве у него были запланированы еще две встречи по продажам, хотя и с оговоркой – он сам их запланировал. И пусть это будет неожиданностью для Шварца.

– Ну что ж, Семен, останусь я еще, пожалуй на денек в Москве. Послезавтра вылечу.

Тот напрягся:

– А что так, Нил Станиславич? Есть дела?

– А раз у тебя они есть, значит и у меня найдутся. – Тихарев хитро прищурился, почмокал толстыми губами. Со стороны порой казалось, он косоглазил. Но этот эффект происходил от самого строения его лица. Глаза у него были поставлены так широко, что казалось – существуют сами по себе. И свободно вращаются в разные стороны и во всех плоскостях, почти как у хамелеона.

Ого, – сообразил Шварц, – да этот пожилой хулиган, кажется, решил меня проконтролировать. Попытаться отговорить? Не надо – тем упорнее ему захочется присутствовать на встрече с покупателем из Германии.

– Отлично, значит я связываюсь со швейцарцем и говорю, что встреча пройдет в тройном формате – вы, я и он…

– Да не надо, Семен. Чего зря беспокоить. Пусть это будет сюрпризом для старика.

По статусу Шварц как торговый директор мог самостоятельно подписывать ежегодные продления – дополнения к генеральному контракту на продажи нефти. Как, впрочем, и многие другие коммерческие документы. В иных между тем фигурировали суммы в сотни миллионов долларов.

Драконы подозрений давно уже устроились в сырой и глубокой пещере, какой и была душа Нила Тихарева. Этому Шварцу доверять нельзя – и тем менее, что был он не его креатурой, не тихаревской. Его к нему втиснули те акционеры, которые изначально пытались свести роль гендиректора Тихарева к чисто номинальной и технической. Значит отсюда тоже можно ожидать удара, когда начнет сбываться худшее.

– Ты всех убеждаешь, что прям кум и сват ТРАНСНЕФТИ, – Нил начал с подковырки, усаживаясь за стол отобедать. Обед был заказан в офис из ресторана.

Шварц простецки отмахнулся:

– Да брось ты, Нил Станиславич. Никого я не убеждаю. Но выходы на него есть – все ж он мой тезка. Что мы все о работе – давай о женщинах или о футболе… Кстати, гороховый супчик – твой любимый.