Лариса Боброва - Сага о стройбате империи

Но, видимо, все-таки дело было в том, что Вебер был тогда не в образе, не в соответствии с тем, каким его воспринимали, и каким он старался быть. И был. Старался быть, а не казаться, но вот случился в его жизни день и час, когда он не соответствовал, не был, независимо от причин.

А, может, Багина поразило, что после всего происшедшего Вебер вёл себя совершенно по-прежнему: всё тот же менторский тон, та же покровительственная манера хвалить или журить, и даже что-то вроде снисходительного терпения было в его реакции на раздраженные выходки Багина, а этого Багин уже не мог вынести.

В глазах остальных Вебер оставался таким, каким он себя создавал – ребята, поступавшие в здешний филиал политехнического института, писали в сочинениях, что хотят быть похожими на Вебера – принимавшая там экзамены по литературе жена Лихачёва рассказывала об этом при каждом удобном случае. Багин саркастически усмехался, Вебер переводил разговор на другое. Он не спал по ночам, что-то же всё-таки не давало ему уснуть? Во всяком случае, ему не приходило в голову воспринимать себя теперь иначе. Это тебе легко – «Зосим Львович, это мой бывал во втором транспортном», а если мальчик? Да и не был Вебер виноват в смерти мальчика. Но почему-то Алиса с тех пор стала не очень всерьёз принимать веберовский максимализм. Или это так въелось в наше сознание за тысячелетие православия – «лучше смиренно грешить, чем гордо совершенствоваться», «не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься»? Что ещё она запомнила из пререканий своей набожной бабки и богохульника деда? И прощать – чего не мог Багин?

После всей этой истории должен был бы измениться – смягчиться, что ли? – Вебер, но вот изменился, стал нетерпимее, Багин. У него словно что-то рухнуло внутри – взвинченность и бессмысленные поступки – как рыба, выброшенная из воды, – он дергался и бил хвостом налево и направо. Господи, взрослый человек, двадцать девять исполнилось в августе, шестого августа, вот когда Малышка купила ему в подарок спасательный жилет, ему, а не Веберу.

К тому времени Багина уже назначили начальником участка механизации при управлении строительства плотины – очень уж хорошо у него получалось всё с бульдозерами, скреперами и бульдозеристами ещё со времен Токтобек-Сая, с дороги к створу. Но после случая с мальчиком Багин перестал давать механизмы Веберу и его участку освоения склонов без предварительной на то заявки, чего раньше не было, веберовский участок пользовался подобными негласными привилегиями… Пока их общему начальнику Хуриеву не надоели их распри и он не сослал Багина на входной портал обводного туннеля – узкое место, с которым в ударном порядке мог якобы справиться только он.

А ещё была подпорная стенка… Ну, да, потом была эта стенка – очередной багинский подвиг. Портал, на который Хуриев сослал Багина, близился к завершению, и Хуриев предложил ему продолжить столь удачно начатую деятельность по укладке бетона уже у выходного портала, на подпорной стенке, к тому времени частично существовавшей в виде громадных ступеней, защищающих берег от размыва. Но её ещё нужно было довести до состояния собственно стенки, должной выдержать не только злые паводковые воды, но и дорогу, по которой пойдет бетон плотины. А прежде – скальные глыбы и связки тетраэдров перекрытия, до которого оставалось всего ничего, меньше полугода, а ни стенки, ни дороги, должной пройти над выходным порталом, ещё не было.

Проектировщики из САО Гидропроекта все ещё отставали, вернее, отставали безнадёжно, и конца этому не предвиделось, и уже витала мысль о передаче проектирования Москве… Проектировал же эту авральную стенку ещё один багинский институтский товарищ, недавно присланный из Ташкента в Кызыл-Таш руководить группой, состоящей из его жены Леночки и Натальи и Зои, с которыми Алиса снимала времянку ещё в Шамалдах. Работали они чуть ли не в две смены, с перерывом с пяти до семи вечера, и когда, наконец, эта стенка была спроектирована, для стройки завысили сейсмику, и начались судороги. Времени для выбора вариантов не было, и они нагрохали такой монолит, конец света. У Багина не было никаких сил грохать этот монолит в бетоне, и он предложил свой вариант – фасад оставался прежним, рассчитанной проектировщиками дугой, но это действительно была стенка, достаточно тонкая, от которой веером шли бетонные распорки к скале. А пустоты между ними заполнялись гравием и грунтом. И предложил Багин не идею, а уже готовый расчет, сделанный буквально в две ночи. А Алиса никак не могла понять, почему Зоя с Наташей оскорблены таким поворотом дела. Что ж такого, что Багин оказался сообразительнее их руководителя? Потом она видела эту стенку готовой, еще без дорожного покрытия, но по ней уже шли машины, подпрыгивая на бетонных ребрах-распорках и утрамбовывая между ними гравий и грунт…

И только гораздо позже Наталья объяснила, что расчетами-то Багин их воспользовался. Но вся неприглядная сторона поступка была не в этом. Попроси он их сам показать или отдать расчеты, ему бы их наверняка бы показали и отдали. Но их взяла у Леночки багинская жена, Анжела, она только перевелась от строителей к проектировщикам и попросила расчеты, якобы подучиться проектному делу. Такой полудетектив, и не так все было красиво и лихо, как это представил ей Багин.

Запроектированный же монолит оказался последней каплей в отношениях между строителями и ташкентской фирмой, и проектирование основных сооружений было передано Москве, а каким образом был вычислен багинский вариант подпорной стенки – с помощью ломика или багинской супруги – никто не вникал.

Алиса насилу собралась к Веберам вечером следующего дня, выбрела к нужной калитке в состоянии, когда идешь вперёд, а тебе хочется идти назад. Этакое светское ощущение, или именно у светских людей его не бывает? На соседнюю отраду грудью кидался огромный дог, не дог, а собака Баскервилей, видимо, понимавшая в этом толк и умеющая оценивать свои и чужие привязанности. На террасе гремел грузовиком младший сын, Татьяна на кухне пекла коржики, рядом с нею сидел аристократично-изящный Мираль Керимов, который когда-то тоже работал здесь и которого сейчас здесь по идее быть не могло, но он сидел и приветливо смотрел на Шкулепову.

Татьяна вытаскивала противень из духовки, ссыпала коржики в эмалированное ведро, ставила в духовку следующий, снова нарезала тесто для очередной закладки.

– Куда столько?

– На Маланьину свадьбу! Они скоро меня съедят! – «они» – это двое старших, – Растут, всё как в прорву, пока я обед готовлю всё вокруг подберут. Вымахали с отца, когда остановятся?

А Вебер на работе, где же ему ещё быть, ни суббот, ни воскресений, уже ночь на дворе, а он всё сидит, два дурака таких на стройке, он да Щедрин… Лучше бы диссертацию писал, а то на себя только по ночам.