Лариса Боброва - Сага о стройбате империи

Мираль улыбался.

– Ты где сейчас?

– В Алма-Ате, – он улыбался приветливо, без всякого подтекста.

– В Алма-Ате, – Таня громыхнула очередным противнем, – Бок о бок с Анжелой Поддубной работает, руководители групп, и она, и он. – Алиса наклонила голову, Татьяна продолжала громыхать духовкой, – Друзья теперь, не разлей вода.

– Она совсем другая стала, – Мираль улыбался так же безмятежно.

Татьяна распрямилась, уперла руки в бока:

– Горбатого могила исправит! Недавно получила от неё письмо – хочет приехать, взглянуть на свою молодость, мама моя, «я рассчитываю на твоё гостеприимство»! Будто Багин был, понимаешь, дрянь, а она золото и вообще ни при чем.

Мираль обернулся к Алисе:

– Они разводятся. Уже развелись.

– Ну и что? – Татьяна швырнула полотенце в угол. – Цитирую: «Как-то так случилось, что все любимые…» тьфу, «все любящие меня люди покинули меня… Одна молодая инженерка…» Чувствуешь стиль? Подожди, это не в сказке рассказать, – Татьяна рассмеялась, покачала головой. – «Одна молодая инженерка, любимая мною», постой, «любимая мною и служившая мне фоном…» Достаточно? Дальше не помню. Могу дать почитать. Другая! Как была дура с апломбом, так и осталась.

– Все вы, женщины, с апломбом, – мирно сказал Мираль, – Но она переменилась к лучшему.

– Не смеши! И не зли меня. Если она приедет, рассчитывая именно на моё гостеприимство, я рехнусь. Точно. Можешь ей это передать.

– Хорошо, – Мираль улыбался. Конечно, он передаст. Что лучше не садиться Татьяне на голову. Расскажет о трёх сыновьях, свекрови и прикованном к постели свёкре. И даст понять, что не стоит. Мираль – восточный человек и найдёт, что сказать без прямого текста. Хотя без прямого она как раз может и не понять…

Значит, они все-таки разошлись, как пишет Поддубная – «чинно-благородно: ей квартира и сын, ему – машина» И он ушёл. Естественно, кженщине. Это мы уходим в никуда, а мужики уходят к другим женщинам.

– А Багин – это она его сделала таким, – продолжала меж тем Татьяна, – Провокатором. – Алиса вскинула глаза «почему провокатором»? Татьяна на мгновение запнулась.

– Все средства хороши, всё идет в ход, ничего святого, порядочных людей нет… Мужиков делают бабы. Вот она и сделала его, каким хотела. Сейчас он вывернулся, но двенадцать лет – это двенадцать лет.

– А Вебера это ты таким сделала?

– Вебер не относится к тем, кого делают. К несчастью. И не могу же я сражаться с человеком, который прав. Вот только вам пожалуюсь, и на этом дело кончится. Душу я могу отвести?

– Отведи.

– Ну вот.

Она освободила край стола, потащила младшего сына умываться, усадила есть.

Котька вертелся, болтал ногами, Татьяна рассказывала про серого волка, сын делал круглые глаза, приоткрывал рот, в который молниеносно запихивалась ложка. Потом появились старшие, пригибающиеся у дверной притолоки. Тонкая шея Серёжки, девятиклассника; неожиданно крупные, как у породистого щенка, широкие запястья у среднего, Митьки. Когда вставали из-за стола, Алиса погладила Митьку по голове, он стряхнул её руку: «что за фамильярность?» Упорно говорил: «Вы, Алиса» тогда как старший послушно, как велела мать: «тетя Алиса». С младшим – как с кутёнком, с игрушкой, а тот и рад, визг и возня, пока Татьяна не утащила его спать, с воплем, рёвом, волочением ног по полу. «До чего надоели мужики, знала бы, что опять парень, не рожала бы». Пришедший Вебер встрял: «До десяти дойду, а дочка будет». Татьяна приостановилась в дверях: «Это ты уже без меня доходить будешь!»

Вебер появился только к девяти, первым делом прошёл к отцу потом сели за стол, время от времени старик стучал в стену, Вебер вставал, шёл к нему – оказывается, играли ежевечернюю партию в шахматы. Самовар был электрический, но большой, ведёрный.

– Чего ты торчал там до этого времени? – спросила Татьяна.

– Не я один.

Торчали Лихачёв, Щедрин, Шамрай, он. У Лихачёва. Дело идет к тому, чтобы выгнать перепуск. «Не знаю. Хорошо бы».

– Проснулась, наконец, голова, – сказала Татьяна. А Шкулепова спросила, что такое перепуск. Ей объяснили, что вначале закрывают строительный обводной туннель, вода поднимается до второго строительного туннеля с уже регулируемым затвором. И начинаем копить воду. «Тебе тоже такой понадобится». Отводной туннель забивается бетонной пробкой, а его портал уходит под воду навсегда.

Багинский портал вместе с затвором, моторами, лебедками… И остаются только фотографии времён перекрытия со стоящими на ригеле затвора аксакалами в тулупах и память, как Багин улыбается ей из-за арматуры, как из клетки, а ребята из бригады отводят глаза.

– Это вторая веха. Перекрытие, перепуск, потом собственно пуск и выход на гребень плотины. Ну и сдача объекта. Перекрытие – всего ничего, начало, – говорит Вебер. – А перепуск это уже много. Больше половины. Две трети примерно.

– Три пятых, – говорит средний, Митька.

Шкулепова уехала после перекрытия, весной; в памяти остался майский паводок, злая жёлтая вода, рвущаяся из жерла туннеля высотой с пятиэтажный дом, бурлящий водоворот у портала, залитый котлован, кренящиеся опоры ЛЭП, потом их отсутствие… Малышка с большими резиновыми рукавицами, бегущая посреди кипящей воды по широкой трубе воздуховода, разеваемые в беззвучном крике рты…

Такой был год, с замытыми лесом хлопковыми полями, скрученными, завязанными в узлы рельсами вдоль вновь уложенной ветки на Наманган, с крышами на сваях, оставшимися от размытых саманных домов, с ташкентским землетрясением… И таким же был следующий год, но тогда уже шёл бетон плотины, и паводок удалось удержать, двое суток наращивая бетонные перемычки по обе стороны котлована. А вода всё поднималась. Но с каким восторгом они вспоминают все эти авралы! Все против авралов и все от них в восторге. От ощущения полноты жизни и собственных сил? Вот и сейчас, похоже, устроят большой аврал для всей стройки и ура!

Вебер отодвигает чашку, говорит Татьяне:

– Я пойду? Ещё немного поработаю.

Татьяна молча провожает его глазами, говорит, глядя на уже закрывшуюся дверь:

– Вот так каждый день. Четырнадцать часов на работе и полночи на диссертацию. Варится в собственном соку.

А Митя почему-то говорит:

– Скарабей.

Шкулепова спрашивает у Татьяны:

– Если я попрошу посмотреть диссертацию, он покажет?

– Попробуй, – говорит Татьяна и добавляет решительно, – Пусть попробует не показать!

Алиса листала черновик объяснительной записки, прочла введение, машинально вычеркивая лишние вводные слова, перебросила один абзац повыше. Вебер смотрел ей под руку, кивал. Далее шли подробности, в которых она мало что понимала, кроме наукообразной усложнённости текста и некоторой необязательности математических выкладок. Проблемы и способы освоения склонов скорее нуждались в точном описании приёмов и видов работ, чем в математических обоснованиях – так ей казалось. Скорее это должна быть книжка, толковая. Рассчитанная на тех, кто нею будет пользоваться.