Иван Алексеев - Поздняя любовь (сборник)

На обложке – репродукция картины «Рождение» Гилберта Уильямса (Gilbert Williams, 1950 г.р., живёт в Калифорнии).

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© И. Алексеев, 2014

© ООО «Написано пером», 2014

Последний год меня занимала тема любви в самом широком русском понимании, когда ожидание, вера, надежда и чувство к милому другу рождают любовь ко всем людям и миру, созвучную высшим сферам.

Толчком к размышлениям на указанную тему стала развязанная на Донбассе война, выявившая очередное цивилизационное наступление Запада на восток, цель которого состоит в вытеснении любви ее многоликим эрзацем и покорении хранителя любви – Русского мира.

Весной я написал повесть «Чечен», пытаясь показать, куда поведут украинский народ его новые руководители. К сожалению, негативные для нас тенденции развиваются стремительнее, чем это можно было предположить, и сегодня перед русской цивилизацией опять стоит задача защищаться всеми силами, – и духовными, в первую очередь.

Среди духовных сил особое место занимает любовь – не только как яркое проявление энергии души в извечном стремлении к счастью, но и как дарованное свыше орудие непобедимого единения совестливых людей.

Наиболее образно о русском понимании силы любви заявил миру Федор Иванович Тютчев, считавшийся при жизни одним из «второстепенных» (словами Н.А. Некрасова) русских поэтов:

Оговорка про второстепенных существенна. Гении, решающие исход войны, обычно появляются тогда, когда офицеры подготавливают им достаточное пространство для маневра. Бывает, что гении задерживаются, а время не ждет. Тогда офицерам приходится справляться самостоятельно.

Среди офицеров нашего времени хочу назвать Внутреннего предиктора СССР и его исследования любви в учебнике по социологии.

Хотя этот авторский коллектив копает очень глубоко, тема любви настолько необъятна, что всегда и у каждого найдется место для критики и добавлений. Впрочем, пустое занятие критикой я быстро оставил и сосредоточился на добавлениях.

К опубликованному «Чечену» добавились еще две повести: «Мы есть (опыт манифеста)» и «Поздняя любовь».

Крайняя повесть более похожа на привычные произведения о милом друге. Манифест сложнее. Если пробежать его по диагонали, может возникнуть пустой вопрос: к чему призываю? – К любви. В самом широком русском понимании этого слова.

12 октября 2014 г.

Серые вагоны скорого южного поезда, украшенные красной вязью названия железнодорожной монополии, постукивали колесами о рельсы, привычно пересекая безбрежную русскую равнину.

В проходе одного из купейных вагонов стоял невысокий седеющий человек интеллигентного вида с грустным круглым лицом и зачесанными назад волосами, одетый в трико и рубашку навыпуск с коротким рукавом, скрывающую небольшой живот. Человек прислушивался к стуку колес, ощущая мерное покачивание вагона и сдержанную дрожь электрической тяги, и задумчиво смотрел на проплывающие за окном пейзажи, отмечая кажущуюся непрерывность дальнего зрения и прерывистость ближнего.

Очень интересно ему было следить, как взгляд стелется вдоль железнодорожной насыпи, наполняясь предметами, а потом, переполнившись ими, все теряет и перескакивает дальше, начиная свою ближнюю работу заново.

Вот он собрал черно-белый столбик указателей стометровых расстояний, железный ящик с контактным проводом, зеленую траву и щебень на насыпи, отметил штабели черных деревянных шпал и вырубленные кустарники на пустырях вдоль пути, схватил за ограничивающим владения железной дороги синим узорным забором отдельные деревья – стройную березку и красную раздвоившуюся сосну в придорожном лесу, горелый огрызок с поднятыми вверх руками-сучьями в прореженной придорожной аллее, – и снова небрежно рассыпал все набранное и перескочил на новое место.

Прерывистость ближнего взгляда иллюстрировала человеку вопрос о соотношении непрерывного и дискретного – один среди нескольких бесполезных для жизни вопросов, занимавших его в настроении одинокой созерцательности. Настроение это овладело им теперь благодаря ограниченному пространству, убаюкивающему ходу поезда, относительной тишине полупустого вагона и вынужденному безделью, удлиняющему время довольно долгой поездки.

В этой некоторой отстраненности от людей, которое ощущал человек, зваться он мог, как угодно, и от этого ему было только легче, потому что собственное имя Игнат Прянишников ему не нравилось с детства. Нелюбовь эта родилась из-за ребят, дразнивших его Игнатием, Пафнутием, Пряником и еще худшими прозвищами, которые мальчику казались очень обидными.

Кроме имени, его всегда не устраивали и простоватая внешность, и тяжело тренируемое тело, которое в юности никак не хотело наливаться мускулами, чтобы понравиться противоположному полу, а с возрастом все решительнее склонялось к полноте. Прянишников поэтому с удовольствием разделял идею самоценности человека безотносительно данного ему имени и телесной оболочки, а также привычку к абстрактной мыслительной деятельности – бесплодной с житейской точки зрения.

Причину своего интереса к рождающимся от созерцательности бесполезным вопросам Прянишников выводил из математического образования, которое его угораздило получить давным-давно, в почти забытой и будто не его жизни, и которое мало на что ему практически пригодилось, а только мучило излишней наблюдательностью и критическим отношением к чужому мнению и оглашенному действию.