Дмитрий Плынов - Свой чужой ребенок

Подводя читателя к этим выводам, писатель указывает на тонкую психологическую грань воспитания подростков. Это мы, взрослые, привыкли их называть «трудными», «хулиганами», «бандитами», но их ли вина в том, что они скатываются на подобные жизненные дороги? Зачастую, наклеив однажды подобный ярлык на несовершеннолетнего, взрослые своими неразумными действиями не позволяют ему освободиться от этого хомута, сколько бы он ни старался. Как это случилось и с Анатолием.

«В самом начале, когда мы только организовались. Нас было трое, потом подкатили еще два пацана старше нас. Мы собирали свои первые «машины». У нас, у троих, с деньгами туго было. Родители простые работяги, а тогда в моду скутеры вошли. Все на них рассекали. И нам хотелось. Кое-что мы насобирали по слесарным мастерским, кое-что на свалке. Но всё равно не хватало каких-то деталей. А эти двое при деньгах были, вот мы их и взяли. Повелись на халяву. Потом, когда были готовы наши мотоциклы, мы решили по городу проехаться. Похвалиться. «Пришлые» напились. Один из них въехал в витрину. Народ набежал, милиция приехала. Нас в отделение отвели. Там выяснилось, что у этих, что при деньгах, мотоциклы были ворованные. Этим идиотам было почти по двадцать лет. Их в камеру, нас на учет. Вот так-то. С тех пор мы и по городу не катаемся, и каждую деталь проверяем, откуда она взялась. А слухи всё равно пошли. Не ототрешься. Позже вообще выяснилось, мне участковый говорил, что эти воры хотели через нас краденые мотоциклы переделывать и продавать».

И далее, делясь с друзьями, Анатолий с сожалением говорит об искреннем стремлении снять с себя и ребят это «хулиганское» клеймо.

«Думаете, не пытались? Отец с матушкой сколько раз в школу ходили, объясняли, унижались. А классная вместе с директором ни в какую. Еле-еле девятый класс закончил. Пришлось уйти из школы. Зато сам поступил в автодорожный на механический. Мать тогда очень обрадовалась, что я такой молодец. Пошла в школу и рассказала директрисе, что она дура. Ну не так, конечно. Они же считали, что я бестолковый, так неучем и останусь. А у меня до этого случая и в школе почти все пятерки были, и сейчас в техникуме всё замечательно. Всё равно никто не верит. Только участковый наш, дядь Коля, молодец. Никогда меня в обиду не давал. Может, поэтому в сорок пять лет до сих пор капитаном ходит».

Даже из этих коротких отрывков повести мы видим, что смысловая многослойность плыновского повествования зашкаливает. Ведь очень много сказано в них: и о том, что у тинейджеров обострено чувство самовыражения, справедливости; и о том, что они социально взрослеют не столько благодаря назиданию и поучению, а скорей, вопреки ему, сталкиваясь с противоречивой действительностью, сеющей в их душах и растерянность, и непонимание, и эмоциональное бунтарство, формируя их личное представление о жизни и людях.

Рефлексия, самомнение, проявляющиеся в основном в поиске смысла собственного «я» и его существования, сопровождаются переоценкой ценностей, изменением отношений к установившимся требованиям и авторитетам, склонностью к «самокопанию» в личных переживаниях и ощущениях.

В центре сюжетных смысловых напластований произведения, безусловно, находится психология подросткового возраста, в психологических словарях определяющегося как «стадия онтогенетического развития между детством и взрослостью (от 11–12 до 16–17 лет), которая характеризуется качественными изменениями, связанными с половым созреванием и вхождением во взрослую жизнь».

Не учитывать этого периода взросления и его особенностей родителями не только не осмотрительно, но и, как убеждают нас изображённые писателем события, даже преступно. Поведенческие модели и специфические реакции самих главных персонажей и их сверстников достаточно типичны для тинэйджеров. Это и элементы самонадеянности, некоторой развязности, эмоциональной неустойчивости, резкого колебания настроения, показной независимости; вместе с тем и болезненная застенчивость, желание быть замеченным и признанным другими и т. п.

Рассказывая о судьбе Кати и её друзей, Д. Плынов исподволь подводит нас к осознанию того, что неформальные, стихийно образующиеся подростковые коллективы, именующие ранее себя «битниками», «хиппи», «гамлерами», «панками», «металлистами», ныне «скинами» или «байкерами» в условиях разгула бандитизма и уголовщины становятся орудием в руках антисоциальных элементов. То есть речь идёт о том, что разные молодежные группы, возникающие как организованно, так и неформально, нельзя пускать на самотёк, за ними необходим определённый общественный контроль.

Средством приобретения авторитета в своей среде у Катерины стало весьма положительное увлечение – художественная фотография. Но этому невинному и интересному хобби Владимир Сергеевич быстро придал «мажорную» окраску, использовав возможности своего служебного положения. И дорогостоящий фотоаппарат подарил, и фотовыставку организовал в престижном клубе «Арбалет», и фестиваль провёл, и презентацию.

«Вот кому нужно поручить иллюстрировать историю нашей губернии, – заключил Владимир Сергеевич после демонстрации снимков Храма и старинного имения. – Вернемся из отпуска, покажу твои фотографии Губернатору».

И что примечательно: в основном славная девочка приняла всё это как само собой разумеющееся, у неё не возникло ни тени стеснения перед теми сверстниками, кому подобное недоступно.

Увеселительное времяпрепровождение, молодёжное арго (подростковое словотворчество), подражание взрослым – всё это броско представлено в плыновской повести.

«Большинство взрослых считают, – пишет Джоанн Харрис в книге «Джентльмены и игроки», – будто чувства подростков несерьезны и все эти душераздирающие страсти – ярость, ненависть, смятение, ужас, безнадежность, отвергнутая любовь – лишь игра гормонов, тренировочный забег перед Настоящим, из этого вырастают. Это неверно. В тринадцать лет все серьезно, у всего острые края, о них можно порезаться».

А в пятнадцать – ещё серьёзнее, тем более что речь идёт о первой любви. Но этого не осознали до конца отец и мать Катерины. И тем самым жестко и безжалостно сломали ей жизнь. Зато переехали в Москву, устроили дочь в престижный вуз, и в результате она начала вести откровенно вызывающий «мажорный» образ жизни, со всеми вытекающими отсюда последствиями. И только в редкие минуты уединения на неё находило сожаление и тоска по утраченной возможности стать счастливой.

Как точно сказал Аристотель, что «воспитание – в счастье украшение, а в несчастье прибежище ».

Именно воспитания не хватило ни родителям, оно не стало их «лучшим припасом к старости », ни, в конце концов, дочери, превратившись в предвестник вполне реального её будущего одиночества.