Сергей Платон - Тонкие повести. Стеклобой/Театральные каверзы/Инглубагла

Потом уютно упаковался в белые хэбэшные плавки, надрызгался прохладного молока, остыл, высох, побелел. Разыскал в мамином шкафу упаковку с новеньким спортивным костюмом, таким же синим, как сегодняшнее небо. Во время одевания, отпотевающее зеркало предбанника отразило только чистые краски – коричневые стены, белое тело, синий костюм.

«Ай, как же четко всё в жизни и просто», – думал Кирилл, закатывая рукава.

А потом несколько часов тихо просидел в мансарде, бездумно глядя на свое полотно, лишь иногда меняя ракурсы просмотра или дистанцию. Прикасаться к кистям, мастихину, палитре и краскам совсем не хотелось, уж, тем более, что-то дописывать-править.

«Неужели закончил? – улыбнулось в мысли робкое удовольствие. – Не буду трогать. Отнесу сегодня в клуб, пускай Юра посмотрит. Надо же… Закончил… А еще вчера настраивался писать и переписывать весь отпуск».

Повесив неодетую картину на стене фойе, Петрович поначалу долго заседал напротив и молча смотрел. Слегка волнующийся живописец даже заскучал.

– Завтра сделаю багет. Здесь актуален только белый и совсем простой, строгий, но широкий, – не отрывая зачарованного взгляда от холста, как бы проснувшись, полушепотом пролопотал потрясенный Юра. – Опять лебедь. Может, и правильно не стал ты учиться. Нечему тебе учиться, парень, только писать и писать. Ты уже художник. У каждого большого художника есть неясная для всех, только ему понятная чокнутость. За нее сначала очень критикуют, а потом именно за нее и любят. Как говорится, за что долбят, за то и наградят. Ты просто «повернут» на лебедях. Оно и славно. Что это за созвездие?

– Так, просто звезды, – откашлялся Кирилл.

– Ты что, такое не с натуры написал? – изумился учитель.

– С натуры только края озера и сопка, небо с отражением выдумал.

– Но это же какое-то созвездие?

– Какое?

– Балда балдой! Послушай, ты, дремучий гений, ты хоть понимаешь, что ты создал? – начинал привычно кричать Петрович. – Завтра утром делаю багет, потом набираю в библиотеке кучу астрономических атласов и в субботу после уроков, всей студией садимся выяснять, что же ты такое намалевал, на что это походит. А не найдем, полезем в интернет. Хорошо?

– Хорошо.

– Как назовешь?

– Я думал: «Звездный лебедь».

– Нет, не красиво. Это же явно какое-то созвездие. Значит, это слово обязательно должно присутствовать в названии. «Созвездие Медведицы», к примеру. Понимаешь?

– Понимаю. Но это не медведица.

– Сам вижу. Вот когда по атласам аналоги пороем, тогда и назовем произведение красиво. Если, конечно, автор возражать не будет. Не станешь возражать?

– Не, не стану, – неуклюже рассмеялся Кира.

Весь остаток дня довольный автор шатался по пустынному поселку. Вечером почти уже направился в сторону дома, но зачем-то повернул к плотинке.

Кирилл не понимал, отчего он так часто ходит на заводскую плотину. Он там попросту сидел и ничего не делал, не думал, не придумывал картинки, честно говоря, даже не любовался и не пробовал запомнить графику и краски закатных панорам. Просто смотрел.

Медитативное место. Буквально рядом, за спиною, безостановочно стучит и гулко надрывается завод, шумно снуют по десятку дорог и тропинок машины и люди, а здесь – лишь тишина, вода и небо. Наверное, к ним и тянуло.

На его месте сидела Наташа.

– Приветики-приветики! – непривычно умиротворенно, очень по-доброму и щедро улыбнулась обыкновенно егозливая, всегда нахальная и резкая девчонка.

– Привет, – буркнул Кира, еще не разобравшись, смущается он или нет.

– Какое небушко красивое тут у тебя, – совсем по-маминому тихим вздохом пропела Натаха. – Теперь я поняла, зачем ты сюда ходишь. Час сижу. Насмотришься на небо, а потом рисуешь. Да?

– Да, – легко соврал Кирилл.

– Ну, смотри, смотри. Приходи вечером в гараж к Ивашке.

– Зачем?

– Просто.

– Я завтра приду, ладно? Завтра же суббота?

– Ну да. Приходи. Мы там каждый день тусуем.

В субботу неожиданности продолжились. С утра он опять скрупулезно помылся, хоть в том и не было никакой необходимости. Опять хотел прочувствовать спокойное блаженство ощущений четкости мира. Не ощутил. Обрывочные, скомканные мыслишки то роились и плясали в голове, мешая ясной мысли, то уносились, пропадали скопом, завешивая в голове какой-то вакуум безмыслия. Созвездия, Наташа, Юра, студия, завод, вокзал, художник, город, мама, люди, лебеди. Как много еще нужно было понять! Об очень многом надо было срочно поразмыслить, а он тупо сидел у недавно загрунтованного цианисто-белого холста, старательно, но вяло ворочал мысли, прислушиваясь к чувствам. Ни мыслей, и ни чувств. На душе было чисто и пусто.

– Ты зачем забрал картину? – гневливо прокудахтал Юра на пороге клуба.

– Какую картину? – непонимающе спросил Кирилл.

– Ту, для которой я два дня багет готовил. Созвездие. Там нечего дописывать, нужно одеть и выставлять. Она готова, понимаешь? А лучшее – враг хорошего. Если дописывал, мог и испортить. Где она?

– Не знаю. Я не брал.

– А кто же взял?

– Не знаю.

Оглушительные поиски картины, бурную деятельность по опросу клубных вахтеров, трескучую ругань случайных людей и бестолковую беготню студийцев Кира слушал вполуха и наблюдал вполглаза. Нет, не расстроился, не загрустил. Отчетливо и ясно понял, что космического лебедя уже не будет, всё, не увидятся они с ним больше. Первая четкая мысль за день. Что-то поменялось на свете.

– Нет, Кирюша, не нашли, – совсем уж вечером, чуть не плача, доложил Юра Петрович, – завтра будем снова искать. Ты как?

– Нормально. Не переживайте. Я еще напишу.

– Повторять произведения, обычно, мало кому удается.

– А я не буду повторять, я нового придумаю, совсем другого.

– Ой, беда, беда. Я же попросить тебя хотел, а тут эта покража. К нам на той неделе профессиональный театр приедет из города. Нужно бы макет для пригласительных сделать, я бы их завтра отсканировал и распечатал принтером. Билетов-то у нас нет, спектакль целевой, типа, от завода, Арамыч всё оплатил. Боюсь, как бы наши «местные жители» бардак бы в зале не устроили. Я маркером места пронумерую и раздам приглашения. Вот и будут как бы билеты. Начеркаешь мне макетик, тем своим шрифтом?

– Конечно, дядя Юра. Сегодня?

– Лучше бы сегодня.

– Хорошо. А как спектакль называется?

– Сейчас посмотрим, как-то по-дурацки, – медленно вымолвил Юра Петрович, листая страницы пухлого ежедневника, – как-то очень глупо и негармонично. Ага. Нашел. Скотный двор. Комедия. Ну, для комедии оно простительно.

– Настоящий театр?

– Да. Говорят, что даже знаменитый. Но я о нем знать ничего не знаю.

– И я не знаю.

– Вот и познакомимся с прославленным искусством. Ты придешь?