Максим Цхай - Тяжелая рука нежности

Накидал тут на смене в блокнот несколько наблюдений.

Правду-матку можно резать только в отношении самого себя. Даже нужно. Правдолюбы в отношении других – либо скрытые садисты, либо просто дураки.

Трус – это пессимист с хорошо развитым воображением.

Возраст – это когда выглядеть моложе становится важнее, чем выглядеть привлекательно.

Обожествление не терпит взаимности.

Иногда истинное лицо человека выглядывает только из разбитой морды.

Тонкость чувств не предопределяет таланта. Способность входить в резонанс с тонким звуком отнюдь не гарантирует способности его извлекать.

Одиночество – это настоящее счастье, которое, к сожалению, не с кем разделить.

Я бы хотел умереть глубоким стариком только при одном условии – удивившись в последний раз.

Общаясь с ребенком, всегда нужно помнить, что ты машиной времени заброшен в детство взрослого человека. Ответственность, однако.

Если ты умеешь радоваться за другого человека – радости твоей нет конца.

Можно быть сколь угодно самодостаточным и сильным, любить и беречь одиночество, сколько мохнатой душе угодно. А нежности в одиночку не бывает. И состояния, когда даже моргаешь веко в веко, потому что расставаться не хочется даже на мгновение, тоже. Дыхания общего из губ в губы.

Говорят, и художник, и поэт пишут только для Бога. Конечно, это так. Потому что читает тебя Господь всегда глазами любимой женщины.

Опустившиеся мужики не вызывают во мне ни жалости, ни тем более сочувствия. Может, это неправильно, разные бывают обстоятельства.

Но живет такая улитка, глаза добрые, не совсем алкоголик, так, две-три бутылки пива в день. Сигаретку стрельнул – и все хорошо. Где-то болтаются его дети, а женщины стараются поскорее его забыть, как навязчивый липкий сон. Работал – не работал, жил – не жил, пару грошовых стихов написал. Воннегута книжку прочел, да. Вот, в общем, и все.

Не знаю… Если стержня внутри нет – держи себя хотя бы в рамках. А глаза… нет, не добрые. Покорные скорее, это и раздражает. Уйти от обыденного мира – слишком мало? Уйди тогда в монастырь. А уход в никуда рождает ровное ничего.

Можно ли жалеть ровное ничего, можно ли ему сочувствовать? Не умею.

И снова пьяная компания у дверей, и снова «Ты кто тако-о-ой?!»… по-русски сказанное, да.

Иногда думаю – отчего эмигранты в Германии так себя ведут? Нет, я не имею в виду пьянки – это само собой. Эмиграция – дело непростое, и тот, кто полагает, что, выбрав себе страну для проживания, он разом прыгнет в рай, глубоко ошибается, хотя бы потому, что рая нет нигде.

Будет одиночество. Будет потеря социальных ролей. Будут заплетенные извилины от ненормального, нечеловеческого чужого языка. Не каждый может выстоять, а тот, кто выстоял, – сохранить душевное здоровье. Я могу рассказать массу историй неадекватного, шокирующего, комичного на грани кинематографичности поведения эмигрантов в Германии. Главный признак – меряние пиписьками: кто больше зарабатывает, у кого должность престижнее, у кого какая тачка. Это есть везде, но в эмиграции просто болезнь какая-то. В свое время я проходил практику в псхиатричке и научился не обращать внимания на завихрения в человеческих мозгах, но и меня это уже достало.

Знаю десятки людей, ушедших в пьянство, в наркотики, в жалкие утлые страстишки, в снобизм. «Я – кто-то, а ты – никто». Без этой схемы эмигрант теряет смысл к существованию.

Игра, дешевая и жалкая, игра на понижение, попытка навязать тебе слабую роль под разными предлогами, хотя бы шуткой или покровительством, и тем получить право не чувствовать себя ничтожеством, присвоить себе роль «сильного». Тьфу.

Иногда и моего терпения не хватает, в последнее время все чаще. Позавчера размазал еще одного эмигранта по фитнес-клубу. Качок средних размеров, длинноволосый жлоб, решил самоутвердиться. Подошел ко мне: «Привет, как дела?», – но я быстро уловил особый, чисто эмигрантский прищур, выражающий высокомерную жалость и снисходительность к внешне безобидному собеседнику. И точно.

«Ты работаешь тюрштеером? Ха-ха-ха, ты думаешь вообще, что будешь делать через двадцать лет? Ты потеряешь работу. Да и что это за работа?..»

Ладно, сам напросился.

«А где работаешь ты?» – невинно поинтересовался я, и брат-эмигрант гордо ответил, распустив хвост: «Я шофер-дальнобойщик, у меня, в отличие от тебя, есть будущее».

Иногда человек не задумывается, что распустить хвост недостаточно, сперва нужно задаться вопросом – а что, собственно, у тебя на хвосте? Есть что показать или там только твои нереализованные мечты и галлюцинации?

Я рассвирепел и пошел в атаку, лишая наглеца иллюзий. Терпеть не могу, когда люди протягивают тебе руку не от души, а только чтобы ты сыграл нужную роль и им стало бы легче. Ну, парень, ты меня долго не забудешь…

«Шофе-ор?! Полшестого вставай, вечером, как тряпка выжатый, домой, в ванну и спать. Пять раз в неделю… Шесть? Шеф имеет тебя, полиция имеет тебя, магазин, в который ты везешь товар, имеет тебя. Сколько тебе платят, раб?.. Не раб? А я тебе говорю, что ты раб, живешь как раб и рабом сдохнешь… Ско-о-олько? Как водитель грузовика ты должен зарабатывать как минимум на пятьсот монет больше! Да за такие же деньги я работаю три-четыре дня в неделю, высыпаюсь и на работе девкам глазки строю. Я работаю там, где хочу, меня знают в городе, любая дискотека, любой клуб с удовольствием меня пригласит. А ты трясешься за свое место – пинком вышибут в любой момент, и уже стоит очередь таких же, как ты. И ты это знаешь, и твой хозяин. Нечем гордиться в этой жизни и в Германии, ты – сытый раб. Акцептируй это и заткнись».

Думал, он мне залепит. Но не залепил. Заморгал глазами, как щенок, которого ударили по голове, отошел к своей штанге и, да, был близок к тому, чтобы расплакаться. Что ж, тот, кто решил плюнуть в верблюда, сам виноват.

Я злой бываю. Стараюсь не быть, но не всегда получается.

Почему скверно быть злым в таких ситуациях? Потому что самые жестокие войны идут не между господами и рабами. Самые страшные бои случаются, когда раб дерется с рабом. Упаси бог меня стать хотя бы краем похожим.

Понял одну важную вещь. Умение прощать приходит вместе с пониманием, что большинство человеческих недостатков происходят от глупости. Непреодолимой иногда, кармической. И становится этого человека жаль. А нельзя держать обиду на того, кого жалеешь. И смотришь на него не снисходительно, нет. Отчасти понимающе, отчасти обреченно – оттого что изменить ничего нельзя. И летящая ему в лоб плюха на лету вздрогнет и превратится в ласковое прикосновение к непутевой голове. Не свысока. Так прикасаешься к заболевшему ребенку, чтобы проверить у него температуру.