Андрей Рихтер - Испытание любви

То, что муж стал называть дочку Ганнусей, Ольгу не удивило – привык, пока были в Киеве. То, что вареники вдруг стали любимым блюдом, тоже не удивило, – очередное увлечение, пришедшее на смену питанию соевым творогом и пророщенными ростками. Ольга удивлялась, как это вообще можно есть, а Виктор наворачивал так, что за ушами трещало. И по три раза на дню рассказывал о том, насколько лучше стал себя чувствовать. Сейчас – то же самое. Наестся вареников, погладит себя ладонью по животу и начнет рассуждать о том, что нет лучше национальной кухни, ибо в ней все «исторически целесообразно и генетически обусловлено». Дочь раз спросила у Ольги, что такое «генетически обусловлено». Простой вопрос, а поставил в тупик.

В одночасье Украина стала у Виктора лучшей в мире страной, потеснив Англию, в которой он никогда не был, но восхищался заочно, и Финляндию, в которую они ездили зимой всей семьей кататься на лыжах. Ольга восторгов по поводу Финляндии не разделяла. Ничего особенного, страна как страна. Скупые на эмоции северяне, дороговизна, посмотреть не на что и развлечься особенно негде. Снега, правда, вдоволь, что в эпоху глобального потепления особенно ценно и лыжные трассы в идеальном порядке. Порядок у финнов в крови, умеют. Но уныло там, то ли дело – Италия. Для Ольги лучшей страной была Россия, а лучшим городом Москва. И не потому, что она здесь жила, а потому, что ей нравилось здесь жить. По целому ряду причин. Свое место, родное, привычное. Ольга никогда не считала себя патриоткой, но слушать иронично-язвительные замечания Виктора в адрес России и русских ей было неприятно. Смолчала раз, смолчала два, а на третий не выдержала. Дождалась, пока дочь уйдет в свою комнату (дело было за ужином) и сказала:

– Вить, ты не употреблял бы при Анечке такие слова, как «москаль» или «кацап». Ребенок повторит где, так попадет в неловкое положение. И вообще нехорошо. Ты в последнее время слишком уж…

Хотелось выразиться помягче, а на ум приходили только слова «пороть» и «чушь». Верные, но не совсем уместные. Особенно сейчас, в период налаживания отношений. Наладить договорились еще в Киеве после откровенного разговора. Виктор повел себя на удивление по-мужски, Ольга даже не ожидала от него такого. Сказал, что не вправе упрекать ее в чем-то, потому что сам многократно виноват, да и не хочет упрекать, потому что любит и надеется. Ольга ответила, что она тоже надеется и хочет, чтобы у них все наладилось. Про любовь намеренно не упомянула, потому что во время откровенного разговора не то чтобы врать, даже лукавить нельзя. Да и не в любви дело, а в семье, в ребенке… Но чуть позже, когда Виктор вдруг подхватил ее на руки и понес по коридору, нежно целуя в губы, щеки и шею (свекровь была в больнице, а дочь уже спала), Ольга почувствовала, как в душе шевельнулось чувство, которое она считала угасшим совсем и навсегда. Нахлынувшее желание мешалось со стыдом и надеждой – ну раз так, то можно надеяться. Стоит надеяться.

С того дня они вели себя друг с другом крайне предупредительно, деликатно, заботливо… Как на людях, так и наедине, особенно в постели. Строили новое счастье на руинах, и было это счастье тонким, хрупким, стеклянным, прозрачным, почти невидимым. Пусть хрупкое, почти невидимое, но оно существовало уже хотя бы потому, что обоим хотелось верить в его существование.

– Ты в последнее время слишком уж перебарщиваешь с национальным, – сказала Ольга, не придумав ничего лучше. – Зачем?

Замечание, и без того весьма корректное, было смягчено улыбкой. Ольга не ожидала, никак не могла ожидать, что Виктор вспылит и начнет ее оскорблять.

– Почему я не могу говорить то, что думаю, в моем собственном доме?!

«В моем» задело Ольгу больше, чем вздорно-категоричный тон. Во-первых, не «в моем», а «в нашем». Она тоже тут живет и вправе высказать свое мнение. Во-вторых, если уж на то пошло, то это был скорее ее дом, принадлежащая ей квартира, в которой Виктор был только зарегистрирован. Но разве она, хоть единожды, позволила себе сказать «в моей» или «в моем»? Нет! В-третьих… Да ладно, что там считать. Хрупкое здание, возводимое на руинах в течение двух с лишним недель, разбилось от одного брошенного камня… И поделом! Недаром же говорится, что нет смысла склеивать разбитый горшок.

– И с каких это пор моя жена прониклась к москалям?! Что вдруг?!

Что вдруг? А ничего. И почему «вдруг»? Ольга родилась и выросла в Москве. И родители ее тоже родились и выросли здесь. С Украины был дед по отцу. Приехал после войны в столицу строить, да и сам «пристроился».

Еще была возможность свести все к шутке, погасить вспыхнувшее пламя.

– Это ты после того, как тебе на машине написали про москалей, стал патриотом? – Ольга заставила себя улыбнуться. – Или это влияние Степана?

Двоюродный дядюшка Виктора был всем патриотам патриот. Кий, Щек и Хорив вместе с их сестрой Лыбедью [19]  Кий – согласно «Повести временных лет» легендарный вождь восточных славян, основатель и первый правитель Киева, города, названного в его честь. Щек и Хорив – младшие братья Кия, Лыбедь – сестра. в подметки ему не годились. Не может пройти мимо открытой форточки без того, чтобы не остановиться, не втянуть с видимым наслаждением воздух и не сказать: «Киевом пахнет». В разговорах только и слышно «наше – найкраще» [20]  Наше – самое лучшее ( укр .). да «слава Украине». Остается лишь удивляться тому, что человек, столь горячо любящий свою родину и все родное, живет на чужбине, среди поляков. Впрочем, на чужбине-то как раз патриотизм нередко возрастает. Ностальгия способствует… Неужели на Виктора тоже нашло? Патриотизм дядьки Степана не мешал ему при любом удобном случае и даже без оного нахваливать хорошую польскую жизнь с непременной оговоркой «А в Німеччині як гарно!» [21]  А в Германии как хорошо! ( укр .) . В итоге становилось непонятно, где же все-таки стоит жить. В Киеве? В Белостоке? В Гамбурге?

– При чем тут Степан?! – взвился Виктор. – У меня что – своего ума нет?! Тебе что, непременно надо меня унизить?! Разве мало того, что рога наставила?!

На крик прибежала испуганная дочь, смотрела непонимающе, потом расплакалась. Ольга увела ее в ванну умываться. Там они долго плакали вдвоем, то и дело повторяя друг другу: «Не надо, Анечка…» и «Не надо, мамочка…». А когда успокоились и вышли, то увидели, что Виктора дома нет. Наорался и ушел, а они были так заняты, что не слышали, как хлопнула входная дверь. Ольга выглянула в окно и увидела, что их серый «Хендай-акцент» стоит возле подъезда. Значит, муж решил прогуляться до ближайшего кафе и «полечить» там свои расшалившиеся нервишки. О других методах лечения Ольге думать не хотелось. Ей хотелось верить, что Виктор сейчас где-то напивается… Однако спустя три с лишним часа муж вернулся домой абсолютно трезвым. Ольге не сказал ни слова и, вообще, делал вид, что не замечает ее.