Array Литагент «Ридеро» - Всё по-честному

А поезд уже мчал, набрав крейсерскую скорость, покачиваясь умиротворённо, погромыхивая колёсами на стыках рельс, и за окном пробегал, отставая, унылый пейзаж ближнего Подмосковья с чередой обшарпанных гаражей, заброшенных заводиков с прокопченными трубами, бесконечными бетонными заборами, разукрашенными граффити, безымянными деревеньками с избами-развалюшками, стожками сена у кособоких сараев, перемежающиеся роскошными, нелепо выглядящими среди этой убогости виллами в несколько этажей.

Клифт перевёл взгляд на мёртвого попутчика, поинтересовался шёпотом:

– Что, влип по крупному, парень? Недолго музыка играла, недолго фрайер танцевал? За всё, братан, платить приходится. И за жизнь кучерявую в том числе. Чего ж ты наворотил такого, что тебя к вышке приговорили? Я, например, вор-рецидивист, а больше пяти лет срака наказаня ни разу не давали… Молчишь? Тебе, конечно, теперь всё по-фигу, а мне-то что делать? Ну ладно, не впервой. Как-нибудь и без твоей помощи выкручусь…

Сказал так, и язык прикусил озарено. А почему, собственно, не прибегнуть к помощи мёртвого фрайерка?

Клифт взял со стола бутылку, разобрал из любопытства на этикетке латинскую надпись – «бренди», набулькал себе половину фужера – не удовольствия ради, а что бы мысли в порядок привести, выпил. Крепкая, но приятная на вкус штука, и впрямь не закусывать можно. Потом, опустив окно, достал примятую пачку «Явы», закурил, сосредоточенно затягиваясь сигаретой, и напряжённо обдумывая план предстоящих действий.

Смеркалось, когда скорый поезд Москва – Южноуральск остановился на запруженном народом перроне Самары. Ожидавшие посадки, встречающие и провожающие, как всегда случается по прибытию состава, заметались на платформе в поисках своих вагонов. Во всеобщей суете никто не обратил внимания на парочку подвыпивших крепко пассажиров, сошедших не без труда. Один из них был настолько пьян, что буквально на ногах не держался, и приятель едва ли не волоком спустил его с подножки вагона.

С трудом, сжимая для устойчивости, друг друга в крепких объятиях, они добрались до скамейки, на которой уже примостился бомж, заросший грязной клокастой бородой, с полторашкой пива в руках.

Тот из подгулявших пассажиров, что был потрезвее, одетый в дорогой костюм цвета «металлик», с облегчением усадил приятеля, привалив его к спинке скамейки.

Заботливо запахнув и застегнув на все пуговицы пиджак раскисшего другана – простенький, китайского пошива, его более трезвый попутчик строго глянул на бомжа:

– Присмотри за моим товарищем, а я сейчас такси вызову.

И растворился во мраке.

Через пару минут он, одёрнув чуть великоватый ему костюм модного цвета «металлик», по-свойски кивнув проводнице, вошёл в вагон, и скрылся в своём купе, заботливо поправив на двери табличку «Не беспокоить».

Там, старательно заперев дверь, Клифт сбросил пиджак и, не снимая пришедшихся впору ботинок из крокодиловой кожи, повалился на мягкий диван. Заложив руки за голову, он размышлял над тем, что всё пока складывалось на редкость удачно.

Пару часов назад, оставшись наедине с жертвой киллера, Клифт осторожно, что бы ни запачкаться о кровавое пятно на груди убитого, извлёк из внутреннего кармана не пострадавшего от пуль пиджака туго набитый бумажник. В нём – несколько пятитысячных купюр, ещё бумажки – помельче достоинством, несколько банковских карточек. Их, к слову, Клифт терпеть не мог. Ну что за моду взяли – эти карточки вместо живых денег таскать? Охотишься, бывало, за таким вот лопатником, хапнешь удачно – а там пластиковое дерьмо это вместо денег. Куда с ним? С банкомата не снимешь. Есть, конечно, спецы, но Клифт не по этой части. Милое дело – наличка! … А вот и паспорт. Вглядевшись в фотографию, Клифт неожиданно обнаружил сходство между собой и попутчиком. Не теперешним, естественно, осунувшимся и мёртвенно-бледным покойником, а тем, как выглядел гражданин Жабин лет пять назад, когда на паспорт фотографировался. С нагловатыми, чуть на выкате, глазами, коротко стриженный, с чубчиком. И год рождения подходящий, 1975-й, ровесник, можно сказать. И если сличить фотографию на этой ксиве с физиономией Клифта, чего обычно никто, кроме полицейских не делает, то выйдет, будто одно лицо. Не красивое, но и не безобразное, не броское, не слишком запоминающееся. Такая внешность характерна для тех, кто не любит привлекать к своей персоне внимания – секретных агентов, или, например, воров-карманников…

Фамилия, правда, подкачала, не очень-то благозвучная – Жабин. Но и Пузанёв нисколько не лучше. У Клифта даже в детстве кликуха была – Пузо. Но как-то, ни прижилась. Какое пузо может быть сперва у шустрячка-шкета, а потом у поджарого, вечно голодного зека? Когда овладел ремеслом карманника – уважаемой в воровском мире профессией, то и кличку себе выбрал под стать, солидную. «Клифт» на блатном жаргоне означает «куртка», «пиджак». В которых «лопатник», то есть бумажник, обычно хранится.

Обнаружив сходство с убитым, Клифт мгновенно сообразил, что судьба, едва не отправив его за решётку, вдруг смилостивилась, и преподнесла ему шикарный подарок.

Про то, что гражданина Жабина грохнули в купе скорого поезда, никто, кроме киллера и его возможных заказчиков не знает пока. И когда на крупной узловой станции менты обнаружат некое тело с двумя пулями в сердце и справкой об освобождении из мест лишения свободы на имя Пузанёва Валерия Павловича, вора-рецидивиста, то мудрить шибко не будут, и спишут всё на криминальные разборки. Особых примет у Клифта нет – от татуировок, всех этих крестов да куполов, умные люди уберегли, ещё по малолетке отсоветовали – зачем, дескать, клеймо судимого на всю жизнь, да ещё на видном месте? От шрамов Бог миловал. Никто карманника не пожалеет, по нему не заплачет. Родных не осталось. Так что опера, специализирующиеся на борьбе с карманными кражами, не без облегчения спишут одного из своих постоянных клиентов, удалят жулика по кличке Клифт из всех картотек и баз данных.

Рассудив так, Клифт стянул с не окоченевшего пока жмурика дорогой костюм, ботинки, оставив простреленную и окровавленную рубашку, и облачил в собственные шмотки – водолазку, ширпотребовский пиджачок, поношенные изрядно кроссовки. Затем обследовал подробно портфель. Вытащил из него кожаную папку с документами в пластиковых файлах, кучу глянцевых проспектов – мутотень, сплошные буровые вышки, трактора, железяки какие-то, и – о-о-о! – пачку пятитысячных купюр. Там же обнаружил смену белья, что-то по мелочи, вроде косметички, одеколона, набора авторучек. Портфель окажется кстати – негоже такому солидному пассажиру, в которого превратился отныне Клифт, без багажа, с пустыми руками ездить.