Елена Поддубская - Такая роковая любовь. Роман. Книга 2

– Уважаемые господа! После того, как вы услышали вчера откровенный и достаточно подробный рассказ моего подзащитного, позвольте мне сейчас предоставить на ваше рассмотрение ещё несколько фактов из биографии Николая Кравцова. А также несколько доказательств, свидетельствующих, по моему усмотрению, о его невиновности.

Рябов начал глубоким грудным голосом, полностью соответствующим его внешности. Маленький крепыш, облачённый в натянутую на животе черную суконную рубашку, напоминающую мантию судьи, он, когда молчал, был выражением лица настолько незатейлив, что походил скорее на простого работягу у плотницкого станка, нежели на благородного представителя правосудия. Не было в нём ни смелости и решительности, присущих героям этой профессии, созданных образами кинематографии, ни хитрости и сноровки, сквозивших в каждой мимике и каждом жесте, например, его оппонента Соева. Руки Рябова, во время всего вчерашнего заседания умиротворённо сложенные на столе горкой одна на другой, и вовсе казались руками усталого сельского труженика; настолько они были лопасты и грубы. Всё это, вместе с его причёской, коротко остриженной и тщательно уложенной, но то там, то здесь выбивавшейся из строгого уклада несколькими кучерявыми прядями, придавало адвокату вид недотёпы.

Теперь же, когда Рябов заговорил, спокойно и внятно проговаривая каждое слово, за его речью почувствовалась уверенность, даже успокоенность. И чем больше адвокат объяснял, тем сильнее росла в слушателях именно эта убеждённость в профессиональной компетенции. Даже Соев, до сегодняшнего дня наблюдавший за Рябовым с лёгкостью и небрежностью, молчаливо закусил губу. Подперев кулаками подбородок и сосредоточившись, Соев слушал, не отвлекаясь на сей раз на собственные мысли.

– Повествование Николая Кравцова о его жизни и состоянии души на момент событий, развернувшихся в деревне Серебрянке девять лет тому назад, можно расценивать двояко, – проговорил Рябов литературным текстом, – Одни, симпатизирующие ему, думаю, поверили Николаю и почувствовали в нём те самые простоту и откровенность, которые, лично для меня, являются решающими при определении характера человека. Другие, настороженные и жаждущие найти в случившейся истории всё-таки виновного, наверняка засомневались в том, не прячется ли за простотой деревенского жителя, коим по сути и является мой подзащитный, коварство и расчётливость, способные завести правосудие в тупик. Но не будем сейчас гадать о том, каких мнений: положительных или отрицательных, в этом зале больше. Уж, коль скоро, моя роль – защищать этого человека, – Рябов указал на Кравцова, смотревшего на него с полной преданностью, – я должен сообщить вам ещё кое-что, что поможет мне. А именно: вот здесь, перед вами находится подробная запись показаний, данных мне отцом Ларисы Фёдоровой, господином Николаем Александровичем Фёдоровым. По причине тяжёлой болезни, он не может в данный момент присутствовать в зале. Поэтому, я вынужден прибегнуть к его письменному заявлению.

Рябов вернулся к столу и взял из рабочей папки кипу листов, отпечатанных на машинке мелким шрифтом. Показания, о которых он говорил, были предоставлены в двух экземплярах. Один из них Рябов спокойно положил на стол перед судьёй. Второй, явно проработанный, судя по многочисленным красным пометкам, видимым даже на расстоянии, взял себе. Быстро пробежав глазами по написанному и найдя то, что ему было нужно, Рябов поднял палец:

– Прежде всего, я считаю необходимым ввести вас в курс нашего разговора. Затем зачту вам дословно то, что считаю важным. И, наконец, после этого сделаю несколько комментариев к зачитанному.

Итак, мой разговор с господином Фёдоровым состоялся сразу после смерти его дочери. Речь шла об отношениях между Ларисой и Николаем Кравцовым в период, приходящийся на август тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. Подчёркиваю, что господин Фёдоров, не состоящий в браке с матерью Ларисы Ольгой Антоновной Фёдоровой с тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, искренне любил свою единственную дочь и, несмотря на развод, был достаточно близок со своей бывшей семьёй. В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, когда свадьба Ларисы и Николая Кравцова не состоялась, Николай Фёдоров сказал, здесь я зачитываю: «… что был не особо этому удивлён. Я даже считал, что для Ларисы это будет гораздо лучше.» На вопрос «почему», ответ был, зачитываю вновь: « … они были разными. Очень разными. Ларисе всегда нравились ребята весёлые, шумные, такие, какой она была сама. Он же, Николай, был по натуре молчуном и домоседом; веселья и развлечения не любил и всячески препятствовал дочери ходить по компаниям и тратить деньги на удовольствия. Я сразу сказал, что он – жмот и скупердяй, и подозревал, что он Ларису не любит.»

На мой вопрос: «Как вы считаете, любила ли в свою очередь Николая Лариса?», господин Фёдоров ответил следующее: «Не знаю. У молодых теперь всё по-другому. В понятии дочери любовь, как чувство, уже давно изжило себя. Мы спорили, я убеждал её, что любовь существует не только в книгах. Но дочь отказывалась этому верить. Она говорила, что для нормальной жизни женщине, в её возрасте, нужны муж и семья. Она видела в Николае хорошего семьянина, считала, что он будет любить своих детей, и думала, что этого достаточно, чтобы быть в браке счастливой. А когда я просил её подождать с поспешными выводами, Лариса смеялась мне в лицо, предупреждала, что она уже приняла решение о свадьбе. Мне дико было это слышать. Я говорил ей, что сама по себе семейная жизнь не проста. А если, к тому же, её строить исключительно из прагматических соображений, то и вовсе ничего хорошего из этого не получится. Но Лариса припоминала мне мою собственную семейную жизнь, построенную на любви и всё-таки неудавшуюся. Она говорила, что Николай очень важен для неё, что она не мыслит жизни без него, но тут же учила, что замуж нужно выходить с трезвой головой.»

– Это ли не расчётливость, уважаемые господа? – Рябов снова поднял палец по ходу чтения и продолжил, – «Лариса была абсолютно убеждена в том, что ей хватит и того, что Николай будет относиться к ней с уважением, должным её положения жены. Кстати, её мать, моя бывшая жена, в этом её только поддерживала. Я бы даже сказал, что это именно она внушала Ларисе весь тот цинизм, с каким наша дочь представляла себе своё семейное будущее. Я всегда чувствовал, что это закончится плохо.»

На очередной вопрос «почему» господин Фёдоров ответил чётко и логично, и я прошу судей зафиксировать именно эту часть показания. Итак, Николай Фёдоров ответил: «Николай должен был догадываться о том, что он – всего лишь хорошая партия для моей дочери. Ни один человек в мире не может не понять, что он не любим. Даже если бы это произошло после свадьбы, развод был бы неизбежен.» – Рябов шумно набрал воздух в лёгкие и изрёк, завершая, – Отсюда, уважаемые господа, для меня, как человека с исключительно несовременным, даже утопическим складом, и потому верящего в любовь, понятно, что уже в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, будучи ещё только знакомой с Николаем и собираясь выходить за него замуж тогда, Лариса Фёдорова не испытывала к своему избраннику никаких сильных чувств. И, как совершенно правильно предполагал это господин Фёдоров, однажды Николай Кравцов понял это. Понял, повстречавшись с другой. Понял и не захотел быть в роли «удачного кандидата в мужья».