Bandy Sholtes - T-Shirtoлогия. Общая теория футболки. Полутрикотажный роман

Вдобавок каждое поколение втайне верит, что вот-вот, через годик-два придумают безопасные сигареты, полезную водку и эликсир молодости.

В детстве – между шестью и девятнадцатью с половиной лет – мы искажённо представляем себе китов, на которых валяется мир взрослых. Ошибка в представлении о китах прячется в цифрах. Как назло, арифметика служит людям во всех сферах, кроме одной. В сфере плюсов и минусов, о которых мы задумываемся каждый год в день рождения.

Дети верят, что в шестнадцать лет у них появятся мускулы и сиськи. Что в двадцать они будут всё (всё!) знать. Что в двадцать два обязательно будет регулярный-любовный-всегда-кончающийся-оргазмом секс. А в двадцать пять они если и не станут ещё миллионерами, то, во всяком случае, смогут сами купить себе Gibson, грузовик чипсов, ящик виски и таблетки для бессонницы. Кучу-кучу разных таблеток.

Да, конечно, но это неправда.

– Неправда? – спросят дети. – Ну, хорошо, а во сколько лет, по-вашему, у нас вырастут мускулы и сиськи?

А ни во сколько! В самой постановке вопроса – разрушительная сущность веры в связь между количеством прожитых лет с мускуло-сиськами.

Ограничитель «до 16» на эротических DVD или цифра «до 18» на сигаретных киосках – просто ориентиры. Но дети-то придают этим цифрам значение. Мы – нет, они – да.

Кстати, почему эти цифры всегда делятся на два? И почему единственная подобная цифра – 21 – на два не делится? Всемирный заговор, не иначе.

Арифметика врёт, указывая, когда можно пить, курить, трахаться и ездить в Лас-Вегас. Даже родителям дурачков ясно, что некоторым смотреть порнуху можно только через год после свадьбы. А есть кому «можно» курить уже в семнадцать. И есть миллионы организмов, которым вообще никогда не стоит пить и курить.

А с травой вообще смешно. Человек уже три литра конопли скурил, а паспорт ему ещё нельзя, не дорос.

А кто определяет, когда уже можно на тракторе картошку делать и танки смазывать? А почему сигареты именно с восемнадцати? Вот проснулся мальчик в день рождения – и спокойно закуривает. Что изменилось? Поумнел за ночь сильно?

Взрослые с арифметикой внушают детям, что цифры и возраст имеют значение. Раз по закону разрешено употреблять токсины с восемнадцати лет, то почему б не придумать себе мускулы и сиськи с деньгами в возрасте икс.

Но это, бля, не так!

Знаю, потому что у меня, к сожалению, до сих пор мускулы не выросли. Я их ждал-ждал и ни фига. Чистое разводилово с этими мускулами.

А на сиськи постоянно денег не хватает.

В общем, идёшь ты с пацанами по улице. Идёшь-идёшь и подходишь к такому модному-всему-из-себя чувачку. У которого на груди Tom Tailor написано. С кем не бывает. Тормозишь его и ставишь ноги пошире. Устанавливаешь взгляд на его переносице, чтоб пострашнее, и говоришь:

– Ты чо, том тэйлор?

– Нет.

– А чо у тя тут том написано?

– Так это фирма такая, бренд…

– Ты чо, Том? Какой в жопу бренд, бредишь шо ли, хаха.

– Нет, это дизайнера так зовут… ладно, я пошёл.

– Ждижди, куда спешишь? Какого нахуй дизайнера, ты чо гомик, шо ли?

– Нет, почему, при чём здесь? Я иду, короче…

– Подожди, Том. Ха. Стой. Ты чо, американец? Покажи паспорт.

– Всё, мне надо идти.

– Стой, я сказал, Тэйлор, дай сигарету. Американскую, блянах.

– Нету.

Ну и далее по тексту. Если же на чувачке написано не Том Тэйлор, а Philip Russel, то, само собой, и придолбываться соответственно. Чтоб всё модно и по протоколу. Ну а для непротивления злу насилием желательно в конце успокоить американского гомика:

– Про прекрасное рыло, одежду, мысли и прочее фуфло слышал? Так вот, бля, шоб знал – одежда должна быть пиздатой. Нехер лелеять на груди всяких пидарасов. Понятно? Я спрашиваю – понятно тебе? Ну всё, гуляй. Ещё раз встречу в Тэйлоре… – Тут для порядку сделать кулаком быстрое угрожающее движение, поржать над инстинктивной реакцией америкоса и продолжить не спеша путь.

Идёшь такой, и думаешь: «Бля, какие мы все тут классные…»

Наткнулся тут в интернете на Геббельса. Ничего удивительного, на него невозможно не наткнуться – дядя Йозеф оставил в умах серьёзный след, не меньше Янтарной комнаты. В пропаганде он шарил нормально. Любое рекламное агентство его и без резюме бы приняло. И учеников-последователей после себя оставил нехило так. Прям жуть и смерть, какие способные ученики попались. Роль российского телевизора в (информационной) войне 2014 года тому железное подтверждение.

Думаю, в футболкологии он бы тоже себя нехило проявил. Судя по его высказываниям на эту тему:

Ложь, напечатанная на тысячах футболок, становится правдой.

Дайте мне парочку больших трикотажных фабрик, и я из любого народа сделаю стадо трёхполосных млекопитающих.

Худший враг любой T-shirt пропаганды – интеллектуализм.

Эх, Йозеф, Йозеф, что ж ты родился так не вовремя…

Ничего ужасного вроде, но – тинейджеров жалко. Они не готовы к несмешному алкоголю. Тинейджеры – самая уязвимая для несмешного алкоголя социальная группа. Они думают, пить всегда весело. Пить всегда будет весело. И смешно. И круто. И забойно. И улётно. И хихи. И хаха.

Грубо говоря, до двадцати пяти лет ты пьёшь и все виды опьянения, и понятные, и непонятные, воспринимаешь, как течение, которое несёт. Потоковое состояние. А после, грубо говоря, тридцати, течением ты можешь уже управлять. Выучил пару приёмчиков. Как пьяный дзюдоист типа. Или пьяный джазист.

Но очень медленно и почти незаметно – по буквочке в год, по улыбочке – приходит понимание, что иногда, сколько не пей – весело не станет. Глубина, широта и сила смеха исчезает. Тает, как Гренландия от глобального потепления.

С коноплёй то же самое – но не по буквочке, а по пакетику в год. Объединяющий secret, конечно же, никуда не девается, но глубина, широта и сила всё-таки уже не те, что были.

Кстати, интересно – сколько несмешного алкоголя человек выпивает за жизнь? Этого мы никогда не узнаем. Но даже если британские учёные поднапрягутся и сообщат эти трезвые цифры – ничего не изменится. Цифры впечатляют, но ничего не меняют.

Потому что пить надо больше, товарищи, значительно больше.

Иногда таааак хочется. Чтоб на этом вот персонаже. Который сейчас говорит. И маячит, как баннер. И никого не слышит. И гнёт свою линию, как силач подкову. И выпячивает эго. И несёт реальную чушь. Жестокую действительность ахинеи. Чтоб на нём была кнопочка Escape. Где-то на плече. Или над бровью.