Сергей Буянов - Чужой астрал

– Да не сверкай так глазами! В мыслях не держу! Просто, интересно. Люди жилы рвут за московскую прописку, а тут предлагает на блюдечке!

– Это у него в крови, дипломатия! Они, писатели, народ странноватый.

– Так он, в самом деле, писатель?

– Конечно! А ты думал, они все с бородами и рубахами навыпуск, как у Толстого? Не смеши!

– А про что пишет?

– Да хрен его разберёшь, галиматью какую-нибудь! Что он может путного написать? Скукоту да муть всякую – для избранных читателей. Тебе не будет интересно, точно!

Дед Никола перешёл к делу: когда и где лучше собраться, что сообразить на закусь, чтобы дёшево и со вкусом. Дед предложил свою квартиру. Егор отказался, у него тоже есть жилплощадь, пока в Москве не прописан. Разговор зашёл о жилплощади. Как быть с этой квартирой?

– Жена с детьми прописаны? – спросил дед Никола.

– Конечно.

– Подашь заявление в домоуправление, что никто в квартире не живёт, и делу конец! Платить не заставят. Правда, через полгода отберут.

– Спасибо, утешил!

– Тогда без заявления, платишь каждый месяц! – предложил дед Никола и, подумав, добавил: – Опять же, соседи стуканут. Мол, никто не проживает. Для проформы поищут тебя и супругу, а потом заселят пустующую жилплощадь.

– Так и так отберут!

– Тогда сделай так. Перепиши квартиру на меня. Всего и делов-то!

– Это как?

– Что не понятного? Запишешь меня в ордер. Придут из ЖЭКа проверять, а я-то тут! Этажом выше. Моя квартира, и я смотрю за ней!

– Без согласия жены не получится.

– Получи согласие! Объясни ей, так и так. Мол, останемся без квартиры.

– А если она не захочет прописать тебя?

– Сделай, чтобы захотела! Иначе без ничего останешься! Или квартирантов впустит, или по суду разделит, а ты знать не узнаешь! ЖЭК заселит своих людей – не выгонишь!

– Думаешь, она так может?

– Она всё сможет! Думаешь, одна там сидит, детишек охраняет? Да уже под юбкой пригрела кого!

– Вряд ли.

– А если меня пропишешь, а сам выпишешься – я займу твоё место, понял?

– А когда вернусь, ты отдашь мне мои квадраты, так?

– Во! – дед Никола сложил кукиш. – Не квадраты, а всю квартиру!

– Не дашь разменять? И судиться она с чужим человеком не сможет!

– Вот же, голова! Дом Советов! Недаром ты в медакадемию прорвался! – от души похвалил Егора дед Никола.

К этой теме они не возвращались.

Вечером Егор собрал товарищей по работе. Мужики отметили его отходную, нажелали всего-всего и ещё с коробом!

Посидели неплохо. Утром болела голова. Егор отлежался по примеру Митрича, а вечерком засобирался к тёще. Разговор предстоял нелёгкий и неприятный, но вынужденный. Егор прокрутил в голове возможные протесты жены и не нашёл их логичными.

Егор решил отправиться в путь утренней электричкой. Не смотря на конец августа, жара ещё не ушла – в автобусе душно. Да и покурить нельзя.

Егор прошёлся по квартире. В три годика его привезли сюда, тогда отцу дали двухкомнатную. Вот тут он спал в детстве, включал по ночам свет, и ничего ему за это не было. В этот угол однажды его поставила мама за то, что он разобрал настольные часы – подарок отцу на производстве. Батя ничего ему не сказал, молча собрал часы. Они шли, но запчасти почему-то остались лишними. Егор прошёл в спальную, здесь стоял их первый цветной телевизор. Он показывал теперь только коричневым цветом разных оттенков. Жена порывалась вышвырнуть его, но Егор запретил. Телик ещё работал, жаль было расставаться с памятью. Когда-то, вдвоём с отцом, тащили на саночках этот сундук через половину города. Ни один таксист почему-то не захотел их брать.

Егор включил телевизор. Выступали какие-то депутаты. Говорили о чём-то важном. Обсуждали и осуждали путч.

– Давно пора забыть! – сказал им Егор и переключил канал. Но это не помогло. На втором канале, депутаты мусолили ту же тему. Егор выключил телевизор и усмехнулся. С самого детства ничего не изменилось. Тогда были съезды, теперь заседания. Только тогда, по словам выступающих, было всё хорошо. Теперь же, всё невыносимо плохо.

Егор влез на стул и вынул из антресоли семейную фотографию: мама, папа и Егорка. Родители держат за руки пацанёнка в круглой зимней шапке и чёрной шубке. Все обуты в валенки. Счастливые и улыбающиеся. Какими были молодыми! Моложе его теперешнего. Интересно, стал бы батя в то время куда-нибудь поступать? Егор подумал и решил, нет, не стал бы.

Он походил по квартире, прощаясь с ней. Затем Егор завёл механический будильник и лёг спать.

Спозаранку, захватив ордер на квартиру, Егор отправился на вокзал! Из всех видов транспорта он не любил только водные. Будь-то теплоходы, лодки или плоты…

Когда ему было девятнадцать, служба в армии перевалила за половину, Егор отправился в отпуск. Но не радость ждала его дома.

Захотелось родителям покататься по Волге, на Родине мамы. Вдвоём отправились они на моторке, совсем недалеко и среди бела дня. Но не вернулись. Ни свидетелей их гибели, ни их тел не нашлось. Пустая лодка без мотора – вот и вся память о родителях. Егор расспрашивал местных мужичков, что да как, но ничего внятного не узнал.

– Какой мотор был, а? – жаловался ему хозяин лодки. – «Вихрь»! Ни один рыбнадзор не возьмёт!

Егор стоял перед ним и тупо кивал.

– Вот-те и «Вихрь», закружил лодку-то, – всхлипнул пьяный мужичок.

Егор дал ему ещё на полулитру и ушёл. Что с него? Кто и как закружил? Теперь никаких концов не найти! И тётка Надя ничего не сказала. Ну, приехали, ну, собрались отдохнуть. Трезвые были. Уехали вверх по течению, и всё.

– Оне-то, хоть крешшёные? – спросила восьмидесятилетняя бабушка Мария, мать тётки Нади.

Егор пожал плечами. На эту тему с родителями он никогда не говорил.

– Вот иш-шо как! – прошамкала баба Маня. – Теперь знать не знам, в церкву-то каку требу подать за их?

– Да подала я, мама! Как за умерших внезапно! – сказала тётка Надя.

– И ты внущек, свечки-то поставь! Не бойся, зайди в часовню. Увидишь, где распятие, туда и поставь. За упокой, значит. Всё им полегше будет.

Егор слушал и не слышал. Он смотрел на сухонькую старушку, на её тёмный ситцевый платок и галоши на босу ногу. Смотрел и молчал.

Отказавшись от ужина, он уехал.

С того времени Егор невзлюбил пароходы. Он не боялся утонуть, но всегда думал, что будет топтать могилу родителей, прорезая её килем любого судна.

С виду электричка быстро разгоняется и несётся как ветер, но на деле плетётся хуже любого товарняка. И курить нельзя. Егор всё равно выходил в тамбур. Если кто из мужиков курил, он сразу присоединялся. Вдвоём проще отбрехаться от штрафа. Когда двери открывались, Егор выбрасывал окурок на перрон.

Попутчица изнывала от жары. Томная и плотная девушка в лёгком платье без рукавов непрестанно обтиралась большим носовым платком.