Виктор Брусницин - Я выбрал Вас

Пикантность состояла в следующем. Передовое поколение, жадное до новшеств, не могло стоять в стороне от прогресса. Электрогитары. Понятно, что заполучить в частное владение таковую в то время было нереально, однако ушлые студенты додумались до суррогата в виде всунутого в барабан акустической гитары плоского пластмассового микрофона, подключенного к усилителю и динамику. Звук был корявым, однако это и придавало залихватский акцент общему.

Итак, звучала последняя композиция «Эх, тачанка-ростовчанка» – относительно патетики не обессудьте – теперь весь кагал торжественно выводил «гордость и красу» (сельсовет, не отставая от Ивана Ильича, помпезно подвывал, «Ивушка» подтягивала непринужденно), пространство было залито оптимизмом. Миша улыбчиво торчал за импровизированными кулисами – все кроме исполнителей находились в партере – предстояло объявить окончание концерта.

Уже с полчаса происходила катавасия со светом: лампы (по указанию начальства применены были мощные) то принимались мигать, то падали в неприличное мерцание, либо вновь отчаянно раздувались, – вещь знакомая: деревенские подстанции, неровное напряжение. «И врагам поныне снится, разудалый и крутой…» – гремел сводный хор. И где-то на «крутом» помещение вдруг неистово озарилось точно сполохом и, преодолев жутковатую инерцию угасания, погрузилось в кромешную тьму. Голоса синхронно остановились, возникла странная тишина. Нет, тишина почудилась наскоро, на самом деле нечто потрескивало, свербело, и этот нелепый звук, казалось, перемещался в пространстве, то идя снизу, то резво шуруя с потолка. Разумеется, первый подал голос Иван Ильич:

– В гробину же мать тебя ити! Подстанция, чтоб ее!.. Не расслабляемся, товарищи, думаю, сейчас восстановится!

В голосе, однако, слышалась тревога, возможно, смущал этот порхающий треск. Словно по заказу он прекратился – теперь воцарилась совершенная тишина, которая почудилась зловещей. Все враз загомонили, зашевелились, повскакали.

Увидели: угол сцены трепетно озарился – там стояло пианино, за ним что-то происходило. Догадка, охватившая всех, подтвердилась тотчас – из-за инструмента ухватисто вынырнул язык пламени и лизнул белый задник, он же экран, отделяющий сцену от кулуаров. Огонь будто опал на мгновение и тут же рьяно и широко пополз к потолку.

Допустимо сказать, возникшей панике способствовал коварный мрак, который почему-то не особенно умиряло резво разраставшееся зарево. Все поступали вразнобой: ансамбль рассыпался – кто соскочил в партер, кто метался по сцене – то же самое происходило с народом внизу. Фирсов бросился в эпицентр, тушить, за ним Зазулин, еще кто-то, – куда там, пожар бушевал. Да и чем гасить? Иван Ильич орал относительно огнетушителя, однако неизвестно где тот находился, да и вряд ли уже способен был помочь. Это метание организовало всполошенные, юркие тени, что добавляло жуть в общую картину.

Ужаса добавило то, что оказались заперты двери – так Таисия Федоровна велела Мише с мотивом не пускать посторонних, а он оставил ключи в обычной одежде, которая висела в помещении за сценой, и таковое было насмерть отсечено огнем. В довершение, окна были закрыты ставнями – обычная вещь во время киносеансов и концертов, дабы изолировать внутренность от света и бесплатных зрителей. Пока их открывали, пока Витя Куманин высаживал двери, пламя распоряжалось уже половиной домины…

Этот обрушившийся мрак, смешение чувств, Миша прянул в зал. Здесь царила суматоха – его пихнули, бесхозное женское тело уронилось, парень согнулся поднимать. Кутерьма, свалка, паника. Дурной визг, ор, кашель и хрип резали уши. Картина происходящего была завидно сумбурна: слышались истерические команды и возгласы, кто-то что-то крушил, в клубах пламени и дыма – старое, пропеченное ветрами строение взялось, как трут – мельтешили неузнаваемые тела, падали, путаясь в непривычных нарядах.

Вдруг Михаил увидел, некая фигура метнулась к сцене, в самый очаг – Маша, вне всякого сомнения – следом другой организм, Семенов различил шикарный костюм, Герасим. Мария уже вскарабкалась на сцену – впоследствии она мотивировала поступок тем, что вознамерилась спасти скрипку Марианны (та визжала в истерике: «Гады, верните инструмент – ему цены нет!»). Возможно, пастух хотел предотвратить ее опрометчивость – такое позже просматривалось в осмыслении происшедшего Семеновым – но весь ход развития событий не позволил в те мгновения допустить, что Герасим способен на что-либо положительное. Едкий и слепящий дым, общая опасность и бесподобный ажиотаж, кратко говоря, чрезвычайное воспаление нервов заставили характеризовать действия вокалиста как покушение. И действительно, Герасим грубо уронил Машу, подмял под себя – никак иначе это не выглядело. Голова Семенова взорвалась. Ринулся. Под руку попал стул, таковой опустился на затылок воздушного акробата.

Мишу поразил кашель и нестерпимый жар. Он озлобленно стащил обмякшего врага и повернул лежащую лицом вниз Марию. Та от прикосновения Герасима и общей обстановки состоялась лишена сознания, безвольное тело было покорно, Михаил с трудом, заметим, и неловко принялся взгромождать его на плечо. Однако сверху сорвалась пылающая кулиса и плавно опустилась прямехонько на голову девушки. Семенов неаккуратно, где уж тут расторопность, бросил туловище на пол и принялся сбивать огонь пиджаком – ей богу, у нее зашлись волосы… Пламя унялось. Уже не имея ни возможности дышать, ни сил, чтобы поднять, Семенов нехорошо, не зная за что ухватить и стаскивая одежду, как мог поволок тягучее существо – скорей, извлечь из пробирающего пекла. Он уже ничего не видел, действия вершились инстинктом… Сумел бы завершить дивертисмент парень самостийно? – неизвестно, однако его подхватили, как и пострадавшую – дверь к тому времени уже распахнули.

–

Подбиваем баланс… По гамбургскому счету, город остался без определенного сегмента искусства, которым намеревался обеспечить его актуальный населенный пункт. Счет приватный: клуб сгорел начисто, обзавелись обугленным трупом Герасима. Ожоги разных степеней получили шестеро: у Марии очень серьезно было обожжено лицо, справедливости воздать, красота пошла насмарку (Марианна выскочила целехонькой одной из первых – ну, скрипка, тут не до материй); такой же стадией ожога – руки, главным образом – получилась наделена Таисия Федоровна (какой веселенький тандем); рыжий студент, спасая набедокуривший аппарат (не находилось сомнения, огонь возгорелся вследствие замыкания в механизмах – трансформатор и усилитель – к которым змеились провода самодельной электрогитары студентов) хорошо повредился; приобретения остальных смотрелись менее впечатляющими. Миша разжился приличным отравлением и, похоже, несколько попятился умом, ибо периодически впадал в беспамятство и горячечно бормотал: «Антея арестовать». Новенькая районная больница, обслуживающая пару десятков селений, была плотно оккупирована нашими (здесь еще присутствовал Саша Старицын, Светка уже отлучилась). «Леший завелся, не иначе», – проницательно выразился по этому поводу главврач.