Виктор Брусницин - Я выбрал Вас

– Дэк это, у Нюськи присутствует факт. Надо-ка сверить.

Народ, было, дружно тронулся, однако угрюмый и, пожалуй, азартный гомон прорезал испуганный возглас:

– Ляксандра, что с тобой?

Все застопорились и устремились взглядами. В сторонке белая как мукомол стояла Варвара Александровна, заведующая почтовым отделением (с год назад топталась интенсивная и пакостливая молва на основании того, что папа Миша превышающее всякое благообразие количество раз заглядывал в избу почтмейстерши), рот ее был уродливо раззявлен, глаза рвались из тела. Толпа замерла в почтительном созерцании. Варвара очнулась, губы плотно сомкнулись и затем потянулись в улыбку из тугой резины, ресницы нервно захлопали и изо рта выпали звуки:

– Да нет, я ничего… опаздываю… домой надо.

Она развернулась и неимоверной походкой отчалила от населения. Красноречие происшедшего превышало любую возможность.

– Вот так номер!.. – озвучил по исчезновению бедолаги историю Юрий Карлович, библиотекарь. И вслед сказанному нахмурился, нечто вспоминая. Оживился. – Однако Варвара кино не смотрела, это я досконально знаю. В городе была, у дочери.

– Буди там и сходила на сеанс, – вякнула тетя Паня.

– Да нет же – обсуждали, – остался неумолимым библиотекарь. И дальше совершил совсем худое – развел руки и молвил вполне от души: – Странный выбор…

Юрия Карловича уважали. Уже потому, что наличествовала немецкая кровь. Бывший агроном, придирчивый к ударениям в словах, он имел обыкновение, сурово глядя исподлобья, вращать мысли, которые неизменно по прошествии срока обретали нужный путь. Вообще крепкий человек; судите сами, не отказывал дать взаймы, и – внимание – ему всегда возвращали. Иначе сказать, воцарилось гробовое молчание. На лбы полезли морщины, глаза покрылись флером, пальцы рук нервничали – народ дружно ударился в статистику собственной безнравственности… Добавьте, еще и Данилович веско булькнул:

– Дэк о том и речь, не в кине штука.

Впрочем, он же эпидемию и прервал, тронулся, собрание квело потянулось следом.

Надо сказать, день пришелся дивный: нередкое солнце, умело шныряющее меж вальяжных облаков, жидкий ветерок, веющий основательными запахами свежих заготовок, тонкие звуки неприхотливой природы, пронзительный настой размеренной и не скудеющей жизни. Шли по заулку, вытянувшись между колеистой, заполненной длинными, смазливыми лужами дороги, и плевелом, бурно растущим вдоль заборов. Говорить было бессмысленно – опять арифметика, стало быть.

В разум привел дружный топот по обширному крыльцу магазина, в лад загомонили. Нюськи на месте не оказалось, ее замещала – вещь небывалая – помощница, недотепистая и курносая Лидка Карамышева (да ведь и такая гожа хоть для сравнительных комбинаций – горазды мы собственное благополучие разузнать), еще и перепуганная нашествием.

– А что вы хотели, – констатировал Юрий Карлович.

Понеслись комментарии: дело в том, что на умиротворенного Сеню Нюся, конечно, взглянуть прибегала и даже имела прищур глаз (Сеня владел очередной коварной особенностью на любую привередливую акцию Нюси отмачивать универсальную контрадикцию: «Не хвались баба широкой п…»), но тут же упылила будто на работу – а кому ж руль доверить. Оказывается, совсем не на работу. Куда? Лида оторопело и невразумительно мычала.

Все прояснилось ко времени, Нюся принеслась. Ворвалась в магазин, следом ухваченный за рукав понуро тащился Коля-Вася, невзрачный, если б не богатые кудри и чуб, мужичок, едва не на голову пониженного сравнимо с Нюсей размера.

– Вот, полюбуйтесь! Охламон ты, охламонище, – настойчиво шумела она. – Тварь распоследняя и некультурный человек! А еще на мотоцикл денег добавила!

Нюсю дружно успокаивали. Она делала картинно-карикатурные позы, как то: интенсивно терла виски, не забывая следом подшаманить прическу, откидывала в сторону лицо, распахивала навстречу сопернику глаза и прочее. Очевидцы ловились только так – Нюсю гладили, терли, заговаривали. Впрочем, выныривало и впрямь горестное нытье:

– Что я тебе сделала, гад. Ы-ы, – Нюся совала в нос зазнобе справку.

– Не мой почерк, – непреклонно тыкал Коля-Вася в выведенные печатной методой буквы эпистолы, кидая в другой угол рта гармошку «Прибоя».

Степан Данилович ответственно перехватил предначертание, хмуро вперился.

– Ага, есть циферь! – победно сообщил он. И пошел тягуче, равномерно смурнея, глядеть в Нюську.

Помещение вмиг покрылось недоброй тишиной. Взгляды следом за экс-председателем уткнулись в продавщицу.

– Чего это? – хватко почуяв недоброе, испуганно лепетнула избранница.

Тишина продолжилась, взгляды аналогично. Нюся закрутила головой, враз позабыв о Нехорошем… Не удержалась тетя Паня – вестимо, что с хабалкой она существовала при горячих недоразумениях:

– Понимашь, Нюсенькя. Этта неладно получается. У Сеньки-т в бандароли сыфра стояла. Девять. Што ись, ровнёхонькё девятое сёдне. Кумекашь?

Нюся скумекала – икнула. Глаза ее неимоверно расширились, рот значительно разомкнулся, и вся она, кажется, надулась точно дирижабль. Слабый за слоем шейной плоти кадык размашисто заходил, уничтожая слова. Все уважительно не шелохнулись… Однако Степан Данилович вдруг ожил, резко уронил голову и вновь вонзился в циркуляр.

– Вот черт! – воспаленно воскликнул он. – А у Нюськи циферь – четыре.

– Ыыыы! – незамедлительно завыла Нюся, глубоко запрокинув голову.

Народ молча и непроницаемо смотрел на гражданку, прочесть чувства было недоступно, предположить – что угодно. Самым чудесным образом повел себя Коля-Вася, он, обретавшийся прежде за крупом главной героини, вдруг как бы повалился и ткнулся головой в обширную спину любимой, охватив руками богатую талию… С этой парой было покончено.

На другой день наладил влачиться дождь, однако лобное место случилось посещаемо. Дело в том, что вчера ввечеру имела место депутация к Варваре Александровне в лице вездесущей тети Пани и Юрия Карловича (тот сопротивлялся, но Данилович увещевал библиотекаря тем, что Варвара единственная выписала как-то «Войну и мир»).

Бледность почтмейстерши имела право на существование, ибо зловещий манускрипт действительно состоялся, а пуще прочего в оном содержалась цифра десять. Юрий Карлович остался удручен ипохондрическим видом подруги и выражением в лице даже безнадежности. Был, например, дан совет не ходить завтра на работу и вообще отчалить в город, наконец пожевать ревеня или, надежней, принять пургена (слабительные), что по заверению полукровки нейтрализует любые душевные перипетии.

Итак, гневные комментарии царили:

– Диверсия сплошь и рядом, – излагала тетя Паня. – Чо жо, эко место, куда смотрит милисыя. В Кочневой робята кочету шею свернули, так в районе дело завели, а Сенещкю завернули и только видели. И вырву, што ись, не понюхали – а может там дуст.