Таня Родина - Таити

Мы сидели словно в театре. То ли после алкоголя, то ли это моё разбушевавшееся воображение, но мне вдруг начало казаться, что все прохожие, машины вдалеке, проплывающие вечерние облака и даже мелкие мошки и мушки, словно все были частью какого-то неведанного действа, а мы с Катей были только зрителями. Словно весь этот мир воссоздали только для нас, на те пару часов, что идёт представление, и как только оно закончится и мы выйдем из зала, все эти декорации разберут; актеры разойдутся по домам, облака руками отклеят с неба и положат в подсобку, деревья возьмут в обнимку сильные мужские руки и матерясь оттащат в кладовку. После этой мысли я громко, наверное, слишком громко вдохнул и выдохнул, Катя вопросительно посмотрела на меня и сказала невпопад:

– Мне нужно идти.

– Куда? – бесцеремонно спросил я.

– Домой.

– Зачем? – я посмотрел на бутылку водки, мы выпили только треть, но смелости во мне явно прибавилось.

– Родители ждут.

– А меня не ждут. Я им сказал, что остаюсь у друга с ночёвкой.

– Значит, друг ждёт?

– Может, и ждёт.

После нового глотка водки, я зачем-то положил ей руку на коленку. Ладно, если бы она была в брюках или в чём-то таком, но я положил ей руку на голую коленку. Тепло её кожи мгновенно обожгло меня до кости, я хотел было отдернуть ладонь и спрятать её куда подальше и примерно навсегда, но мой затуманенный разум дал мне понять, что так будет только хуже. С невозмутимым видом мы продолжили сидеть с моей рукой на её коленке. Катя смотрела на мою руку. Я смотрел куда-то вдаль. Через несколько секунд я почувствовал странный скачок в горле, и поспешно закусил его яблоком и запил водкой. Показалось, что стало легче.

Ещё через несколько минут, когда сидеть просто так стало решительно невозможно, я посмотрел ей прямо в глаза. Катя была не такой красивой, как та, в которую я был до смерти влюблён уже в прошлом. Единственное, что мне нравилось в её лице – это абсолютная симметрия. Я с детства увлекался черчением и геометрией и именно в её лице сейчас нашел неизученное правило, нерешённую задачку, недоказанную теорему. Идеальные окружности зрачков вступали в диалог с полукругами бровей, тонкая линия носа разбивала аккуратные губы на ровные доли, траектория каждой ресницы была отточена и идеальна и стремилась ввысь. Вот таких вот взаимодействий было в её лице невиданное количество и я только начинал свой путь. Я становился ближе к разгадке с каждым глотком. Наверное, мой столь продолжительный взгляд показался Кате странным или же, наоборот, заинтересовал, она блеснула мокрыми зрачками и задумчиво сказала:

– Что-то я уже пьяная. Домой сейчас лучше не идти.

– А пойдем к моему другу в гости.

– Ну, пойдем.

Я был уверен, что она не согласится, поэтому после того, как она сказала «да», я удивленно вздёрнул свои юношеские, отчаянные брови и сосредоточенно, из последних сил, посмотрел на неё и спросил что-то глупое:

– Не боишься?

– А вот и не боюсь.

Она сделала ещё один глоток, как бы показательно смелый, и я увидел, что за последние полчаса мы выпили половину бутылки. До этого самого момента, я был уверен, что всё не так уж плохо. Ну, и вообще, если бы я захотел сосредоточиться (ну вот если бы я очень захотел), я бы смог вполне сойти и за трезвого. В этом я был почему-то страшно уверен. Однако все изменилось, когда я встал на ноги. Тёплый летний асфальт тут же загулял под ногами, кроны деревьев без всякого предупреждения вдруг стали набрасываться откуда-то сверху, скамейка вообще оказалась на другом континенте. Я покачнулся, но устоял. Рядом со мной уже стояла Катя. Выглядела она немного увереннее. Во всяком случае, она держалась на ногах и не падала. В голове был туман или что это было? Катя не стала ждать помощи и самостоятельно собрала наши вещи со скамейки. Её руки осторожно взяли пакет с водкой и оставшимися яблоками, моя рука сама по себе беспомощно взяла её локоть или плечо, что-то тёплое и мягкое.

Улицы были смазанными и неровными, я помню, как выпалил адрес друга (и как я его вообще тогда вспомнил?), как мы переходили шумную дорогу. Катя отважно тащила меня на зелёный. Вот мы уже в троллейбусе и я швыряюсь в кондуктора мелочью, слышу голос Кати рядом, но не понимаю, что она говорит. Мы поспешно ретируемся, я ору что-то этой медленно удаляющейся гусенице, Катя не отпускает мою руку, я хочу удостовериться, что мою руку держит именно она, заглядываю ей в лицо и вижу всё тот же геометрически идеальный порядок, но уже через секунду черты лица куда-то разбегаются – отваливается нос, перемешиваются между собой ресницы и губы, волосы сметают за собой остатки лица, оставляя после себя идеально ровную поверхность… Меня стошнило куда-то в зеленый куст. После нескольких минут этого спонтанного действа, я тяжело поднял голову и огляделся. Удивительно, но Катя всё еще была рядом. Черты её лица сложились обратно в прежнюю светлую картинку. Я почувствовал, что неплохо было бы умыться, но вдруг понял, что почему-то стою уже наполовину мокрый. Помотал головой из стороны в сторону, огляделся, посмотрел на зелёное пятно на рубашке, которое никуда не делось, и только сейчас понял, что уже давно идет дождь. Точно, дождь. Мне сразу стало понятно, почему у Кати волосы уже были мокрыми и почему кроме тошноты я чувствовал прохладный озноб и мокрую кожу на шее. Нелепо помыв руки в ближайшей луже, я быстро взял её ладонь и потащил домой к другу. Показалось, что выплеснув лишнее, я стал заметно более трезвым. Дома рядом обрели свои очертания, движения ног, словно по команде, выровнялись. Во рту всё ещё был неприятный привкус тошноты, поэтому я то и дело доставал изо рта язык и обмакивал его в капающий с неба дождь. Я снова чувствовал треугольную руку Кати и в один момент решительно нарушил молчание, которое, как мне казалось, длилось слишком долго:

– Почти пришли.

Катя не ответила, но я точно знал, что сказал это достаточно громко. Прошмыгивающие мимо нас люди, как всегда торопящиеся в свои подъезды, не обращали на нас никакого внимания. Все они бежали куда-то под своими тёмными зонтами, а у нас с Катей в руках был только один пакет, который мы негласно использовали по прямому назначению – прятали водку с яблоками.

Ещё через пару минут нашего лавирования между лужами и чьими-то зонтами, я наконец увидел тот самый, нужный нам дом, одним лихим прыжком позвонил в домофон, выпалил своё имя, раздался щелчок, мы внутри, лифт и моё всё ещё пьяное отражение в зеркале и непривычно хорошо освещённое лицо Кати, нужная нам дверь и торчащая из неё голова моего друга. Кажется, мы и правда на месте.

– Это Ник, а это – Катя, – меньше всего в ту секунду я хотел быть не только пьяным, но и невежливым.