Александр Корчак - Начать все сначала

– Сколько можно уже ходить? Давай здесь.

Мы остановились на школьной спортивной площадке. Дети играли в футбол, лазили по железным перекладинам, веселились. Все были чем-то заняты.

Я достал косяк, послюнявил его, чтобы медленнее горел (я видел, как это делают опытные курильщики).

– Ок. Прикуривай.

Первая затяжка. Ощущение из разряда незабываемых. Обожгло горло, защекотало в лёгких до того невыносимо, что я закашлялся. Выступили слёзы. Я передал косяк. Затем ещё и ещё, передавая друг другу, пока не добили. Длинный столбик пепла упал на землю.

– Это всё. Пошли отсюда.

Что произошло потом? Не могу сказать точно. Мы шли по улице в направлении дома. Почти ничего не изменилось. Помню только, что казалось, будто все смотрят именно на тебя, заглядывают в глаза и понимают, что ты сделал. По этой причине я смотрел на дорогу в нескольких шагах от себя, стараясь не поднимать глаз. В то же время все прохожие казались необыкновенно дружелюбными и улыбались ангельскими улыбками. Ничего сверхъестественного не произошло. Лет шесть спустя я встретил в одной книге понятие «реверсивная толерантность». Часто новички способны употребить большие дозы марихуаны и ничего при этом не почувствовать, пока более опытные наркоманы не «врубят» их в то, что происходит.

Однозначно можно было судить о том, что первый опыт был положительным, и не было никаких причин останавливаться. Если это безопасно, можно поделиться открытием с друзьями.

Андрей и Денис с радостью откликнулись на предложение, а послушав отчёт о первом успешном испытании, изъявили полную готовность сбросить устаревшие шаблоны восприятия и присоединиться к Космической Одиссее. И тут, как нарочно, выдался удачный момент.

В наш город, державший первые строчки в рейтингах употребления наркотических веществ, приехала выставка всяческих уродств, вызванных употреблением наркотиков. Там были ужасные заформалиненные зародыши, дети с врождёнными мутациями, внутренние органы курильщиков, алкоголиков, героиновых наркоманов. Экспонаты были снабжены подробными не менее ужасающими комментариями с указанием возраста, стажа употребления и прочими подробностями. В общем, несусветнейшая жуть. Это было частью культурно-оздоровительно-просветительской кампании, призванной пробудить в подростках спящее самосознание и направить их на светлый путь служения обществу. На момент написания этих строк можно с точностью сказать, что кампания провалилась.

Был тёплый осенний день. Мы должны были со всем классом отправиться на этот инфернальный перфоманс, но у нас был другой план.

Я не считаю, что совершал ошибку. Повторяю, что все события разворачивались как часть грандиозного замысла, в котором короткий отрезок времени был расписан по секундам, а диалоги разыграны как по нотам.

– Взрывай.

– О чём ты?

Взрывать – это значит делать первую затяжку.

Балкон на четвёртом этаже, четверо голодных по впечатлениям, изолированных собственной провинциальностью от удовольствий «цивилизованного мира» подростков стоят вплотную. На пике кайфа. Ничего не понимая, видя только тени своих рук, слыша только свой грубеющий голос. Они перевернут одну страницу, а следующая окажется пустой. И никто не будет знать, чем её заполнить, поэтому будь здесь, будь сейчас, carpe diem, о друг Гораций!

Не могу сказать, что эффект от второго раза сильно отличался от первого. Всё было в тумане. Слегка притупленное восприятие, тормозящая речь, красные глаза. Никакого расширения сознания, никакой эйфории, никаких божественных откровений. Важнее было то, что мы – против, что мы победили сегодня, чтобы остаться в дураках завтра. Но это не имело значения.

Прогулялись. Ходили по улице в эти выпавшие из жизни часы, тщетно пытаясь уловить воздействие марихуаны.

Меня преследовало ощущение, что я делаю что-то не то. Понимаете? Вместо того, чтобы плыть по течению, я сдерживал поток, собирая вновь и вновь разрозненные куски картины под авангардистским названием «Реальность». То же происходило с моими друзьями. Потребовалось много времени, чтобы изжить эту привычку. Но и сейчас, по прошествии многих лет, я понимаю, что она не изжита до конца.

Можно сказать, что это было развитием. Разве познание себя и окружающей действительности не является развитием? У нас появилось какое-то преимущество. Это не было преимуществом подростка, начавшего курить, употреблять алкоголь или вступившего в половую связь. Это было круче. Соприкосновение с миром наркотиков психологически не подтверждало нашу взрослость и, значит, не было «ритуалом перехода». Оно противоречило всем общепринятым нормам, и его нельзя было классифицировать.

Мы не становились умственно отсталыми, и наши отметки по самым сложным предметам подтверждали это. Появилась тема, обсуждаемая только в узком кругу. С социализацией, вроде тоже всё было в порядке.

Мы не знали о существовании Хантера Томпсона, Джека Керуака, Олдоса Хаксли, Станислава Грофа, Алекса Гарленда, Джима Моррисона, Карлоса Кастанеды, Боба Марли, Ульяма Берроуза и поэтому передвигались впотьмах без карты и компаса. Все эти Люди-идеи, Люди-архетипы появятся в моей жизни немного позже. У каждого будет по большому фонарю в руках, чтобы я мог находить путь, теряя и снова находя узкую тропу, ведущую в пропасть, из которой только один путь – на самый верх.

С этого момента я начал терять интерес ко всему, что движет этим миром, и мечтательная меланхоличная сторона моей личности начала брать верх. Тенденция к времяпрепровождению в одиночестве усилилась. Как следствие, работа ума оказалась перенаправленной внутрь.

Меня стала больше интересовать литература, поэтому я прочитал все книги, которые были дома (стандартный постсоветский набор, не перечисляю). Только один автор прошёл в следующий этап – Достоевский. В спроецированном воображением теле я совершил преднамеренное преступление и понёс за него жестокое наказание в виде воспалённого воображения, бессонницы, необоснованного страха немой тишины и ощущения присутствия чего-то зловещего и незримого. Это был катарсис, антидот против любых замыслов любых преступлений. Была ещё одна книга, повлиявшая на меня немного в другом ключе, к которой я вернусь в связи с другой темой.

Увлечение музыкой также было одним из важнейших в моём средневековом с терра инкогнитой со всех сторон мире. Мне четыре года. Я сижу на полу, а из самодельных динамиков, выкрашенных в красный цвет и приделанных к плееру «Романтика» доносятся слова:

Вот оно – советское Дао!

Голос человека, бывшего по эту и другую сторону бытия, и поэтому, может быть, исполненный такой печали. Слова – не просто поэзия, а установление нового миропорядка. Что я тогда мог понять? Я безнадёжно опоздал застать создателя группы «Кино» в живых. Волной накатывает понимание своего места, а точнее его отсутствия не то что в истории, но и в коротком временном отрезке между смертью гиганта и рождением хаоса.