Валентина Юрченко - Здравствуй, мама! Я – волк

– Уж если ходить, то на современные или бальные. И потом, у меня репетиторы, в этом году в институт поступать. Времени на все не хватит.

– Хватит. У меня тоже репетиторы, но я в мед не пойду. И к репетиторам ходить не буду. Зря мать на меня деньги выбрасывает. Она думает, если сама мед заканчивала, значит, и мне туда надо, – необходимость подчиняться вызывала в Галке агрессию. – Я с руководителем кружка разговаривала. Между прочим, он в ансамбле Вирского танцевал, весь мир с гастролями исколесил.

– А что матери скажешь?

– Что хожу к репетиторам.

– Будешь обманывать?

– А лучше смириться? Все равно она не разрешит мне поступать в институт культуры на народное отделение. А я хочу.

Галка давно говорила мне об актерстве:

– Понимаешь, все врут. И грают какие-то роли, обманывают друг друга. Актеры – тем более, но они не скрывают этого. Сцена – их образ жизни. Они наоборот показывают, что играть другого – это… Искать себя, что ли.

Галкины принципы быстро становились моими, – вскоре я полюбила народные танцы. Три раза в неделю мы спешили на репетиции.

Наш руководитель, Игорь Макарович, в свои шестьдесят хорошо танцевал, обладал живым темпераментом, был веселым рассказчиком. Мы выступали на конкурсах художественной самодеятельности. Репетировали мы под аккордеон. На нем играл Виктор Андреич – инвалид без семьи и детей. Даже на выступлении он мог сфальшивить, забыть о проигрыше, задать не тот темп, но мы прощали его. Он был как шут или юродивый – всегда нелепо и не вовремя улыбался. «Андреич» – по-другому его и не звали.

Однажды перед репетицией Галка сказала, что ей звонил Толик. Наш трамвай не спеша отворачивался от Речного вокзала. Короткие переулки разбегались в разные стороны и там гибкими вензелями замирали лубочной картинкой. На них по-домашнему рассаживались дома, магазины, кофейни. Подол, как застенчивая Матрона, прижимался к земле, будто прятал себя от дурных глаз.

Мы выехали на Братскую. В конце улицы находилась швейная фабрика и морское училище, а от остановки, через два переулка, – здание, в котором проходили занятия.

– И что?

– Вчера у Вадика умерла жена.

Мне показалось, что я не расслышала:

– Что? Умерла?!

– Да.

– Как умерла?

– Просто.

– Во время родов?

– Нет, говорю, просто. Месяц уже, как она родила.

Мы вышли из трамвая, свернули в глухой двор, поднялись по пожарной лестнице на второй этаж и прошли через танцкласс в раздевалку. Девчонки из швейной бурсы обсуждали норму по пошиву рабочих перчаток и сорочек для рожениц.

– Нашли притырков! Если их гребаную норму полностью выполнять, никакого, блин, времени на это… Привет, девки, – отвлеклась на наш приход боевая Людка, – личную жизнь!

Людка зимой собралась замуж. Подруги поддакивали бунтарке, а остальные, переодеваясь, трещали о леваках или страдали от мысли о возможности кесаревого сечения при узких бедрах. Кто-то говорил, что свекровь требует денег, кому-то не хватало внимания и рецепта для маринада.

На обратном пути Галка созналась, что год назад она пыталась избавиться от Толиного ребенка. Началось кровотечение. После этого она вскрыла вены.

В декабре гуляли свадьбу – Людка расписалась с Егором. Через неделю после торжественной церемонии событие решили отметить коллективом прямо в танцклассе – дань стенам, в которых молодожены и познакомились.

Мы с Галкой шли по Почтовой. Ветра не было. На крышу низкого белого домика у трамвайных путей – бывшего почтового тракта – медленно опускался мягкий и крупный снег. В вечерних витринах сверкали огнями елки, серпантин завивался разноцветными кольцами.

Мы свернули в наш темный двор. Единственным его освещением были светящиеся окна танцкласса.

– Девушки, куда так спешить?

Неожиданно мы оказались в тисках: двое парней, один – с Галкиной стороны, второй – с моей. «Мой» положил на плечо руку. Я брезгливо шарахнулась в сторону – он схватил за талию. Они вынудили нас с Галкой остановиться.

– Ребята, – попыталась мирно разрешить конфликт Галка, – нас ждут, у нас праздник, не будем портить друг другу вечер.

– Никто и не портит, у нас тоже праздник, только вас не хватает.

Первый швырнул Галку на капот жигулей, которые стояли у нас во дворе. Второй притянул меня к себе – пахнуло спиртным. Я ужаснулась: он был копией юного Пушкина: длинный нос, тонкие губы, курчавые волосы, такие же глаза, только с болезненным блеском.

Сомневаться не приходилось: они шли за нами от кафе «Бриз». Это местечко существовало исключительно для «своих». Мы с Галкой никогда не решались заходить в «Бриз» даже днем. Сизо-голубой гель ламп заведения вызывал неприятные ощущения. Казалось, если спуститься в подвал (над землей было только название и рисованная мачта корабля), оттуда повеет мертвечиной и холодом. Кто-то рассказывал, что в кафе столики стоят, будто в ложах театра, и занавешены тяжелыми шторами, и что не каждый может быть его посетителем. Это задевало, но мы придумали себе оправдание: мы выше забегаловок для плебеев.

Я схватила «Пушкина» за волосы – они были густыми и жесткими – и закричала.

На крик выбежали Егор и Серега, кликнули остальных. Завязалась драка. Зачинщики быстро сбежали, и мы поднялись в зал. Столы, взятые напрокат из училища, были празднично сервированы.

– Все! Начинаем! – крикнула Людка, и стычка на улице сразу же показалась небольшим пустяком.

– А Игорь Макарыч?

– Он не сможет прийти. Поехали! – Людка была счастлива.

Андреич пошутил, нарочито спутав свадебный марш с похоронным. Потом заиграл Мендельсона. Было весело. Смешила даже фальшивость аккордов. Одна Галка долго не могла успокоиться.

– Галочка, да что ты, в конце концов. Забудь о них, сегодня все-таки праздник!

Галка кивала, но улыбалась натужно.

Был только один удар: дверь хрустнула и отделилась от косяка вместе с замком. «Они» ворвались в танцкласс уже не одни. С ними было человек двадцать таких же наглых, самоуверенных, молодых. Они обрезали шнур телефона и задернули шторы на окнах. У них были финки, а у главаря – пистолет. Я не ошиблась: его звали Пушкин.

– Я же говорил, нам не хватает друг друга.

Малолетки заржали, и Пушкин велел садиться за стол. Я почувствовала под левым ребром острие финки. Финок хватило на всех – вели к столу каждого персонально. Мой конвоир шел как-то сбоку и сзади. Я видела только его чуть вжатую в плечи шею и белые волосы. В отличие от других он все время молчал. Егор попробовал вступить в переговоры.

– Свадьба? Я люблю свадьбы, – Пушкин сел напротив меня.

Они пили водку и разбрасывали по столу куски пищи, потом наливали нам и заставляли молодоженов целоваться. Скоро у Пушкина возникло желание одарить молодых. Он достал из кармана золотую цепочку и серьги.