Владимир Кузьмин - Провинциальные письма

Мы уже видели в Твери, какие странные цветы выращивают поэтические группы, образовавшиеся вне местного Союза писателей. Иногда, конечно, и дети этих пустырей с целями чисто практического вступления в союз приходят в мертвородящее лоно борисовского СП, но обыкновенно безуспешно.

Поэзия живет во Ржеве, как бы сказал Уитмен, «листьями травы».

Что привлекает в этом катрене Юлии Кольцовой? Предвестие конца, апокалиптичность… К тому же написано ровно, с некоторой претензией, конечно… Что ж! Новое в литературе приходит через отрицание… Оно может быть художественным (эстетическим) и глобальным, направленным на все и вся – в литературе, но не в бытовой жизни и национальной. Для духа поэта провинции необходимо простое почитание основ: «… Скажи мне, дед, как научиться жить?»

…Почитание духа основ свойственно стихам Любови Соломоновой. Она поэт с большим будущим (будем надеяться на это). Громокипящий кубок – понимание отечественной поэзии, включенность в действительную жизнь нашей молодежи и умение сказать обо всем, воскрешая те звуки и интонации, которые жили в стихах русских поэтов в сходные напряженные эпохи.

Верный признак хорошей поэзии, когда стихи создают и в восприятии автора некоторую ауру, сквозь которую самые тривиальные черты его биографии и внешности приобретают определенный смысл. Вот и фамилия, и имя – Любовь Соломонова – светятся осмысленным светом любви и мудрости при чтении ее стихов. Ее и цитировать становится все труднее, не хочется рвать внутренние связи стиха – так они глубоки и заметны. И чувство слова все сильнее, а оттого уверенная смелость в соединении разных слов: хер увим – девки – грязно – анал ойно-святое лицо – суперпрекрасно («Опостылил твой благостный лик…»). И уже на самой поверхности, а не только в глубине слова сияют смыслами.

…Пять страниц стихов Любови Соломоновой и в сборнике «Истоки». Ее стихи без преувеличения сегодня – одно из самых ярких явлений тверской литературы. Не удивительно, что Соломонову заметил и живой классик русской поэзии Юрий Кузнецов.

В поэзии ученики ищут учителей… Поэты не дружат или враждуют, они внимают друг другу, либо разговаривают на разных языках… Именно найти учителя предстоит еще многим из участников «Истоков». В том числе и Максиму Страхову, иначе в реальность не только для него обратятся стихи…

…Пусть я – пятно чернил…

Пусть – я один… Ладно…

Конечно, и, как утверждает Любовь Назарова, «Противиться поэзии грешно…». Но, наверное, это все-таки грех меньший, чем творить поэзию противную 12 12 Впервые опубликовано – Тверская Жизнь (Новая литературная Тверь), 2000, 12 авг. .

Нет судьбы более неблагодарной, чем быть в провинции критиком – жить на одной лестничной площадке с тверским писателем или встречать его прогуливающегося тихим вечером на бульваре Радищева. И нет возможности скрыться… Но ведь критик имеет дело не с авторами, а с завершенными их сочинениями, ему, может быть, даже полезно не иметь с писателем личного знакомства: пишет ведь он, в сущности, не о человеке, не о приятеле или недоброжелателе, а его художественном произведении. …Ибо всякий текст, выйдя из-под пера, уже автору его не принадлежит.

Ах, если бы это было так: если бы в чреве чадящего мегаполиса можно было затеряться где-то в сумраке уютного кабинета и листать в свое удовольствие скромные полиграфические произведения, под обложками которых заключено нечто…

Одним словом: должен ли критик искать личной встречи с писателем, или искать танственной встречи с образным миром его текстов?.. И чем лучше отзыв критика, замешанный на его личном приятии или неприятии автора, рецензии, обращенной лишь к внутреннему измерению глубины его художественного мастерства?

Ничтожна актуальность этих вопросов в критике нового рубежа веков, времени постмодернизма – разрушения любых границ: нравственных, художественных, пространственно-временных заборов реальности в Internet и виртуальных системах. Безусловно, и в литературе, и во всех других искусствах мы наблюдаем это беспощадное эльниньё, размывающее оболочку текста, границу образа и выбрасывающее в пространство жизни самую суть искусства.

Можно строить жизнь по художественным законам литературного текста… Такую книгу жизни русский читатель впервые прочитал с телеэкранов в эпопее «Возвращение Александра Солженицына». Этот драматический спектакль умело поставил гениальный режиссер и писатель. Страницы этой пьесы до сих пор нехотя перелистывают миллионы наших соотечественников и сотни тысяч интеллектуалов «другого» мира. И для многих из читателей Солженицын – писатель не потому, что он пишет, а исключительно потому, что о нем пишут, о нем говорят, его – показывают.

Не только представление о тексте и его авторе, но и сам художественный образ в искусстве литературы сегодня часто возникает вне объема теста или на границе пространства жизни и текста. Такого художника нельзя, невозможно оценить вне его реального облика, стиля жизни, включая самые незамысловатые и тривиальные ее моменты – от приема пищи до испражнения.

Перфоманс пришел и в тверскую литературу. Определенного рода местная пресса чаще писала о певичке-поэте (именно так – в двух родах) Старухе Изергиль, иммигрировавшей недавно в Москву, чем о любом другом тверском писателе. Пишут, как правило, приятели и приятельницы… Но, признаемся, не только потому, что хотят сделать друг другу приятное, а потому что сам тип новой литературной жизни требует непосредственного общения с автором. Ибо без оного текст, созданный им, вроде бы эстетической ценности не представляет.

Объективная литературная жизнь свидетельствует о том, что новые тверские поэты, например авторы сборника «Стихограф», оказываются таковыми в кругу себе подобных. Впрочем, пресса и критика, «а ля» Ксения Чемоданова и Глеб Чистяков, делает свое дело. Говорит преимущественно о жизни человека в кругу «тусовки», на так называемых «поэтических оргиях», и превращает его в ПОЭТА для местной и не только публики, мало знакомой с его, мягко говоря, скромными поэтическими опытами. Все больше и больше «поэтов» и «поэтесс» без всякой зависимости от возраста и профессиональной принадлежности собираются вместе и называют друг друга таковыми. Так рождается естественная литературная жизнь, из которой выйдут в большую литературу маленькие тверские гении, уверенности которых, может позавидовать и Гумилев, явившейся однажды еще неизвестным поэтом к Мережковским, заявив о своей гениальности. Недавно и я вел беседу с юным писателем из тверской глубинки, о котором уже сообщает и говорит столичная критика. «Напечатайте мои стихи, – убеждал он меня, – неужели вы не понимаете, что я безумно талантлив и скоро стану великим поэтом, как Иосиф Бродский, получу Нобелевскую премию, вспомню о вас в своих мемуарах».