Светлана Сухомизская - Год лягушки

Будильник, звонок которого я не узнала сквозь сон, злорадно показывал десять часов.

– Уже час, как я должна быть в больнице, а я что?! Ужас, ужас! – причитала Катька, лихорадочно перебирая номера в памяти своего мобильника. – Шеф с меня голову снимет.

Я подумала о собственном начальстве и содрогнулась:

– Тебе повезло. С меня снимут скальп, причем живьем.

На этой жизнеутверждающей ноте приятная беседа закончилась и начались лихорадочные сборы, сопровождаемые обычными, я бы даже сказала рядовыми событиями: поломкой ногтей и одновременным бесследным исчезновением маникюрных ножниц и пилок, попаданием туши в глаза, а губной помады на одежду, пропажей расчески, еще минуту назад спокойно лежавшей на своем месте… Как всегда в последний момент обнаруживалось, что на одежде, брошенной вчера как попало, появились складки, разгладить которые без утюга невозможно, сапоги, не почищенные с вечера, покрыты жуткими брызгами и разводами, а времени на глажку и мытье, разумеется, нет. Про страшную проблему колготок, оказывавшихся, как назло, либо драными, либо грязными, и говорить не хочется. Воздух в квартире раскалился – не столько от четырех зажженных для тепла газовых конфорок на плите, сколько от воплей, стонов и скрежета зубовного, которые, кажется, отнимали времени даже больше, чем сами сборы.

Наполовину натянув единственные чистые колготки колготки – левая нога одета, правая колготина в руках, неловко пытающихся зашить дыру на пятке, – я пыталась дозвониться до Аглаи. Набрав номер, я зажимала мобильник между плечом и ухом и, ожидая соединения, делала несколько стежков. Когда неприятный женский голос в шестой или седьмой раз сообщил мне, что абонент недоступен или находится вне зоны действия сети, я бросила мобильник в сумку и вздохнула. Позвонить по городскому телефону я не могла – звонки в наш с Аглаей кабинет шли через секретаршу, а мне совсем не хотелось, чтобы о моем звонке донесли куда следует, то есть кому надо. Не редакция журнала, а гестапо какое-то…

Судьба моя с каждой минутой представлялась мне все менее завидной, а увольнение – все более реальным.

Я снова вздохнула, отрезала нитку и, воткнув иголку в кусок паралона, натянула колготки полностью. Огляделась по сторонам в поисках юбки, чертыхнулась, обнаружив, что все это время сидела на ней, и случайно бросив взгляд на пробковую доску, с изумлением прочитала новый лозунг:

«Дворцы – лягушкам!»

Разрази меня гром, если я помнила, когда успела заменить антиникотиновое нравоучение на революционный призыв в пользу земноводных. К сожалению, времени на воспоминания не было. Времени не было даже на чай и сигарету. Сигареты, впрочем, не было тоже.

Перед самым выходом между мной и Катькой произошла короткая, но ожесточенная перепалка. Случилась она в тот момент, когда я тихо и благонравно надела ботинки на толстой рифленой подошве и принялась завязывать шнурки, надеясь, что Катька в спешке не обратит на мою обувь внимания. Но она обратила. И грозно спросила:

– Это еще что такое?

– Где? – с невинным видом отозвалась я.

– На ногах у тебя! Быстро снимай эту гадость!

Я заныла, что я просто не могу сегодня надеть сапоги на каблуках, что я упаду, что я поскользнусь… Шаги надо делать поменьше, тогда не упадешь, сказано было мне в ответ. Тогда я буду ползти как черепаха, причитала я, а я и так уже опаздываю, как черт знает кто…

– Как черт знает кто опаздывают только те люди, которые позволяют себе носить черт знает что! И эти твои гов… трактора именно и есть черт знает что! Мне кажется, твоя тайная мечта – распугать всех мужиков в радиусе десяти километров и гордо, как знамя полка, нести свое одиночество, пока не споткнешься и не упадешь в приготовленную для тебя могилу! Снимай эту гадость быстро, пока я не взяла ножницы, и не порезала твои боты на куски!

Из дома мы вылетели раздраженные друг другом и деморализованные мыслями о крупных неприятностях, ожидающих каждую из нас в самом недалеком будущем.

Как обычно в таких случаях, все оборачивалось против нас. Пятнадцать минут мы простояли на остановке, но ни троллейбуса, ни маршрутки дождаться не смогли – очевидно, весь транспорт застрял в пробке при выезде на Волгоградский проспект. Частники, даже самые проржавевшие «копейки», на призывные взмахи наших крыльев никак не реагировали. Пришлось идти пешком, так что дорога до метро, вместе с ожиданием, заняла у нас полчаса. Надо было сразу идти пешком, думала я и злобно косилась на Катьку, виновницу всего на свете.

В метро нам тоже не посчастливилось. По каким-то неизвестным общественности техническим причинам поезда следовали с увеличенными интервалами, и к нашему появлению вестибюль станции превратился в колышущееся людское море без единого островка суши. Любви к жизни и себе подобным это, разумеется, не прибавляло, особенно тем, кто, как и я, еще до спуска под землю возненавидел все на свете.

При таком настроении сил на разговоры уже не оставалось, и только когда пришло время расставаться, Катька вдруг спросила:

– Кто тебе снился? Ты с такой счастливой мордой дрыхла, жалко было будить…

– Не помню, – соврала я. Почему-то у меня язык не поворачивался признаться, что я снова видела во сне дуэт «Маркс+Энгельс», выступающий с концертом в нашей школе.

Двери вагона распахнулись, и людской поток вынес прощально машущую рукой Катьку на платформу станции «Римская».

Поезд тронулся, а я задумалась. В такой толпе очень удобно убить человека. Ножом. Быстро и бесшумно, никто даже не заметит. А потом труп, зажатый толпой, окажется на той из станций, где сойдет больше всего народа. Тут толпа поредеет, бездыханное тело упадет на платформу… Мертвые глаза широко открыты, рот перекошен… Закричат от ужаса люди, перепачканные кровью. А убийца, тем временем, будет уже далеко – безнаказанный. Обычный человек, спокойное лицо, а в кармане пальто – нож, липкий от крови… Хотя нет, нож должен остаться в теле жертвы, вытаскивать его, значит запачкаться в крови. Но оставить нож – значит оставить улику… А может, лучше не нож, а шприц? Не так мелодраматично, никаких луж крови, зато таинственно, и убийца сразу становится похож не на уголовника, а на какого-нибудь демонического злодея, вроде профессора Мориарти…

Погруженная в эти мысли, я и не заметила, как сама оказалась на платформе. Из мира грез (если можно назвать грезами планирование убийства) я вернулась на твердую землю, и сразу же вспомнила о том, что мне сегодня предстоит кое-что похуже всякого убийства – увольнение. Пустой поезд захлопнул двери и ушел, а я, подстегиваемая невыносимым ужасом, стала протискиваться к эскалатору сквозь еле-еле движущуюся толпу.