Светлана Бестужева-Лада - Царская внучка

Вот где я, наконец-то отдохнула! Хотя добросовестно отстаивала все положенные службы, постилась и читала исключительно духовные книги. Благо из в Лавре было предостаточно. Меня, разумеется, не беспокоили, а я в этой благостной тишине обдумывала свои дальнейшие действия, которые вряд ли были бы одобрены добропорядочными христианами. Но… с волками жить – по-волчьи выть.

Помимо всего прочего мне представили одного молодого человека, близкого родственника тётушки-императрицы, а, стало быть, и моего то ли троюродного, то ли пятиюродного кузена – графа Владимира Салтыкова, сына Семенова. Впрочем, молодым он тут не считался – парнишке было почти тридцать лет, возраст по тем временам довольно почтенным. Носил чин гвардии капитана и честно служил в Москве. Сведения о нем были самые благоприятные – вином не увлекался, в карты не играл, отцовское наследство потихоньку преумножал, а не проматывал, да и внешне был скорее привлекателен, нежели отталкивающим.

Я его обласкала и – пока! – отпустила. Бравый капитан не подозревал, что «государыня-царевна» самым недвусмысленным образом «положила на него глаз», то есть наметила его персону себе в законные супруги. Не в императоры, конечно, Боже упаси, меня бы все русская аристократия со свету сжила за такое возвышение одного из них, а всего лишь в принцы-консорты. И из тех двух бесед, которые у нас с ним состоялись в присутствии многочисленных духовных лиц, сделала самый положительный для себя вывод: в меру умен, в меру тщеславен, и уж точно не станет плясать под дудку какого-нибудь иностранного двора.

Оставался пустяк: сделать так, чтобы моя венценосная тетушка самаизбрала своего родственника мне в мужья. Тут мне должны были помочь сразу три персоны, имевшие на Анну Иоанновну бесспорное и сильное влияние: ее любовник, ее духовный наставник и ее сторожевой пес. То есть герцог Бирон, патриарх Феофан и Андрей Иванович Ушаков.

Письмам я не доверяла, поэтому дождалась возвращения в Санкт-Петербург и тайно встретилась со всеми тремя – по очереди. Как я и полагала, герцогу было наплевать с высокой колокольни на мое замужество: лишь бы не потерять теплого во всех отношениях места при тетушке. Патриарх мою идею воспринял с энтузиазмом и выразил готовность всячески ее поддерживать и внедрять в сознание императрицы. Андрей Иванович по обычаю своему почти ничего не сказал, но в целом к затее отнесся одобрительно. По-моему, немцы в частности и иностранцы вообще ему самому надоели хуже горькой редьки. Своего-то хоть с маслом ешь, а к этим – не подступишься, какие бы вредные для государства дела ни учиняли.

Но прежде, чем устраивать свою личную жизнь (нельзя же быть эгоисткой!), следовало озаботиться счастьем кузины Елизаветы. Одно время я носилась с мыслью выдать ее за португальского короля – там как раз искали невесту. Но католики – удивительно щепетильный народ в вопросах заключения браков. Королевская невеста должна была быть, во-первых, невинной, а во-вторых, девушкой, то есть не старше двадцати лет.

Кузина же моя приближалась к тридцати годам, а девственность ее пришлось бы долго разыскивать среди придворных и гвардейцев. Не говоря уже о том, что она тайно рожала то ли два, то ли три раза. Нет, такую невесту чопорный португальский двор не примет. А выдавать за какого-нибудь немецкого герцога было слишком опасно: ну как после смерти моей тётушки Елизавета Петровна заявит о своих правах на престол. То-то веселье пойдет с участием многочисленных родственников немецкого супруга.

Оставался, естественно, монастырь. Но, как мудро заметил в одной из бесед патриарх, «клобук монашеский к голове не гвоздем прибит». Да и предлагали русские аристократы совсем недавно возвести на престол разведенную супругу Петра Первого старицу Елену. Кто им помешает попытаться возвести на престол дочь того же Петра, даже если и она станет старицею?

Осенило меня во время одной из бесконечных служб в Лавре, когда я благочестиво разглядывала многочисленные иконы и в одном из изображений кающейся Марии Магдалины усмотрела сильное сходство с кузиной Елизаветой. Какая связь? Сейчас поясню. Мне пришло в голову, что можно найти кузине двойника и именно его, точнее, ее, принявшую к тому же обет вечного молчания, постричь в каком-нибудь московском монастыре. А саму Елизавету свет Петровну отправить на Соловки: там дело с подземными мешками-камерами было поставлено отменно.

Жестоко? Да, безусловно. И мне, сохранившей, в общем-то гуманную ментальность третьего тысячелетия от рождества Христова, было немного не по себе, когда я обдумывала все эти проекты. Но я каждый раз заставляла себя вспоминать о том, что моего полугодовалого сына в будущем та же Елизавета отправит в вечное заключение в Шлиссельбургскую крепость, сделав из него русскую «Железную маску». Я собиралась совершить преступление, но… исключительно с целью предотвратить преступление же.

– Найти девку или бабу, ликом схожую с Елисавет Петровной… – задумчиво сказал Ушаков, когда я поделилась с ним своей задумкой. – Не так уж и сложно. Красавиц-то на Руси много, а курносых – еще больше.

Это Великий инквизитор изволил пошутить, намекая на то, что в профиль моя кузина напоминала обычную чухонскую девку, хотя анфас была – писаной красавицей, правду писали историки. Зато с фигурой проблем быть не должно было: параметрами фотомодели моих времен Елизавета не обладала, зато воплощала собой идеал русской красоты: пышный бюст и широкие бедра.

– А вот с самой Елисавет Петровной нужно, мнится, вот как поступить: под строгим караулом отвезти в Соловки, там, уж извини, государыня-цесаревна, язычок ей укоротить, дабы никого в лишний соблазн не вводила, ну, а уж после этого…

Я невольно передернулась. Одно дело – обречь человека на заточение, совсем другое – пролить его кровь. Хотя в царствование моей августейшей тетушки кровавыми расправами уже и кошку удивить было невозможно, но я как-то пока ухитрялась оставаться в стороне от этого, да еще и время от времени добивалась смягчения особо жестокого приговора.

Ушаков, разумеется, заметил, как меня перекосило, и чуть заметно усмехнулся:

– А я еще вот что скажу, государыня-цесаревна. Елисавет Петровна опять в тягости, сказывали мне верные людишки. От кого понесла – сие, пожалуй, ей самой неведомо, но на сей раз плод она скидывать собирается.

– Отчего же не рожать? – чисто механически спросила я.

Хотя скидывание нежеланного плода в то время было делом самым обыкновенным. И снадобья особые для этого имелись, и с высоты деревенские девки прыгали, и тяжести непомерные нарочно поднимали. А дамы познатнее до умопомрачения скакали на лошади или занимались сексом – тоже до умопомрачения. Правда, маменька моя, царствие ей небесное, в этом отношении была особой очень продвинутой: подпольные аборты ей до конца жизни делал доктор Блументрост. Частично и по этой причине герцогиня Мекленбургская сравнительно рано отдала Богу грешную душеньку: брюхатела она, как кошка, хорошо если раз в год. Бывало же и чаще.