Кирилл Куталов - Радио «Вавилон»

– Так значит вы это… зеки, да? – через полтора часа Николай уже сидел на полу и разговаривал со стенами.

Голос звучал разборчиво, по крайней мере, Николай понимал большую часть слов. Но легче ему от этого не стало, потому что говорил голос странное. Со стороны могло показаться, что Николай подслушивает телефонный разговор в соседней квартире и вставляет в паузах свои реплики, чтобы получалась видимость диалога. Абсурдного и нелепого.

– Так нельзя ставить вопрос! – громыхал в отдалении голос. – Ты не можешь требовать от него ответа «да» или «нет». Это серьезный человек, он такое видел, что ты за всю жизнь не увидишь, имей уважение!

– Хорошо, я вас понял, понял, – торопливо согласился Николай. – Но откуда вы узнали про коробку?

– Это наша собственность, конечно же, у нас вся документация на нее есть! – кричал голос. – Техпаспорт, все справки, да там бумаг шесть томов. А вот как ты с ней поступил – это растрата, раньше бы тебя за такое в лагерь отправили.

– А что мне было делать? Я в чужую квартиру пробрался, там человек умер, в подъезде ментов было с десяток, а я покойника обокрал, а там еще эти коронки! Я вообще мог с ума сойти!

– Нет, ты послушай, что учудил! Собрал золотишко, часы, там, цепочки какие-то, откуда взял – ума не приложу, все это в жестяной ящик, маслом все обмазал и закопал у себя. Ну там, под бетонной вазой, которая ближе к фонтану. Конечно, знаю! Там на два штыка и камень сверху положил. Боялся… конфискация… ну и помер…

Голос снова стал стихать. Николай схватил с пола бумажный конус и прижал к ближайшей стене. Так он сумел разобрать последние слова, за которыми последовало привычное полусонное бормотание.

– В парке… где библиотека… над рекой…

Новую экспедицию Николай тщательно подготовил. Днем провел разведку местности, нашел бетонную вазу и камень возле нее, затем пришел в парк ночью – проверить, есть ли охрана. Охраны не было, и уже на следующую ночь, вооруженный стальной лопатой, Николай отправился на дело.

Все прошло легко – используя лопату как рычаг, он сдвинул камень, копнул на два штыка и ударил в гулкое. Коробка была размером с пачку сахара, местами почти насквозь проржавевшая, но все еще целая, довольно увесистая. Кое-как забросав землей яму, Николай самой длинной и путаной дорогой вышел из парка и направился домой, утопив лопату в реке.

В жизни Николая началась счастливая пора. Все происходило в прежнем режиме – где-то вроде бы за стеной, а на самом деле в глубине кирпичной кладки рождался голос, который, как в невидимый телефон с того света, давал указания, спорил, ругался и проклинал. Николай учился слушать и понимать.

Он выкапывал последнее, что прятали враги народа, японские и английские шпионы, растратчики и вредители. Сокровища были пропитаны страхом и ненавистью так же обильно, как тряпки, в которые их заворачивали, – маслом. Голоса в толще кирпичных стен – так Николай решил для себя – и были голосами этих несчастных, и то, что говорили они только о своих схронах, означало, по мнению Николая, что они и умирали с этой мыслью, проваливаясь, как в его видении, в котлован в центре огромной серой воронки.

А сам Николай богател. Быстро, по-настоящему, одним ударом. Он закладывал золото и драгоценности в десятках ломбардов, продавал частным скупщикам, иногда по бросовым ценам, но поток сокровищ был фантастически обилен.

Через пару месяцев Николай ушел с работы и занимался только тем, что по ночам выкапывал, а днем продавал клады. Это были золотые часы и цепочки, серебряные кресты и иконы, серьги и перстни, царские червонцы и снова коронки, которых Николай перестал бояться. Он жил по-прежнему скромно, тая свое богатство, за что, как ему казалось, был уважаем голосами.

Когда же он решился выкупить квартиру, которую снимал, стало известно, что дом определили под снос. Это было единственное обреченное на гибель строение в округе – появилось оно здесь раньше других и успело обветшать. Исторической ценности дом не представлял, и за него никто не вступился, кроме жителей, но, поскольку это были преимущественно пожилые женщины, слушать их не стали, а расселили доживать по новым районам.

Выход Николай тем не менее нашел. Договорился, что будет жить в доме до последнего. А когда все соседи съехали, нанял строительную бригаду, вооруженную перфораторами, и приказал, положив конверт с деньгами на голый пол, вырезать из кирпичной стены стелу полтора на полтора, погрузить в «Газель» и отвезти до срока на склад. Все было сделано, как он хотел, а через несколько дней дом отключили от коммуникаций и начали снос.

В своем новом жилище неподалеку от одного из подмосковных шоссе Николай отвел под стелу целую комнату. Он обставил ее в японском стиле – задрапировал стены ширмами из рисовой бумаги, на полу постелил соломенные циновки, под потолком пустил алые фальшбалки, а в центре соорудил постамент из черного лакированного бруса. На него Николай водрузил выломанный кусок стены. Красный кирпич эффектно смотрелся на фоне белых ширм и черного лака. Также Николай заказал в ювелирной мастерской золотой стетоскоп. Поначалу он хотел сделать из листа чистого золота конус, наподобие того, через который он слушал стены в самом начале, но устройство стетоскопа показалось ему более интимным.

Когда все было готово, Николай сел, скрестив ноги, перед постаментом. Вложил в ушные раковины золотые оконечники трубок и прижал мембрану стетоскопа к кирпичам. Замер. Никаких звуков. Сердце упало, похолодели руки. Потом в глубине кирпича появился голос. Невнятный, тихий и слабый, он постепенно становился все громче, и через несколько минут стетоскоп уже начал улавливать и усиливать произносимые слова. Николай слушал очень внимательно.

– Короче, так, братан, берешь кружку железную, воды наливаешь и на огонь. Если огня нет, берешь тряпицу, сала там кусок, мажешь тряпицу салом – вот тебе фитиль. Жжешь его, на нем кружку греешь, пока вода не закипит. Когда закипела, сыпь туда два корабля чаю, лучше грузинского, а хотя один хрен, какой найдешь, и крышкой закрывай плотно. Лучше еще в одеяло замотать, пусть там доходит. Двадцать минут пускай стоит. Потом достаешь, раскрываешь – все чаинки осели, тогда через ситечко его цедишь, и можно пить. Если ситечка нет, переливаешь из кружки в кружку, пока чистый продукт не останется, и с рыбкой сушеной его, ай ништя-я-як…

На этом голос сошел на неразборчивое бормотание и больше в тот день ничего Николаю не говорил.

На следующий день все повторилось. Голос вновь рассказывал Николаю рецепт лагерного чифиря, а затем уходил в бормотание. То же самое было и на третий день, и на четвертый, и на пятый, и на шестой, и через месяц, а Николай все сидел и слушал, днем и ночью, пока окончательно не пропал.