Владимир Земша - На переломе эпох. Том 1

«Как я люблю этот чудесный город!» – подумал Александр.

А в кармане его кителя лежал добытый в «честном бою» «свободный» авиабилет. То есть билет без даты вылета. Так, ерунда…Только факт оплаты за возможный будущий перелёт. Конечно, это только полдела. Теперь нужно ещё вклиниться в какое-то из резервных мест при регистрации в аэропорту, всегда имеющихся «на всякий случай», например, для сотрудников спецслужб, а может и для полезных для кого-то, например, для командира корабля, людей. Молодой, уверенный в себе «защитник отечества», без колебаний причислял себя именно к таким, «очень полезным» людям. Ему уже встречались «неприступные бастионы», но пока ещё ни один не устоял перед его самоуверенным натиском! Час для его «Ватерлоо» пока ещё не пробил!.. Ну, всему своё время… Всему. Своё. Время.

Но разве возможно так идти, никогда не оборачиваясь назад, в своё прошлое, не вспоминая свои плохие поступки, людей, которых обидел… Он задумался, вспомнив Маринку, эту влюблённую в него девчонку-одноклассницу, с которой-таки стал встречаться три года назад. Хорошая это была девушка! До чего хорошая! Как друг, так хорошо его понимавший. Но как ни старался он её полюбить, ничего из этого не вышло. Вернувшись со стажа в Барано-Оренбургском, он, с чувством глубокой душевной боли, всё же поставил на их отношениях крест. Как ни было это горько и больно. Более того, возможно даже подло с его стороны! Это мучило его. Едва он вспоминал полные горечи её глаза…

Эти воспоминания тянули его грузом, не давая возможности «лететь». Он отряхнулся, взял себя в руки, что ж! Нас выбирают, мы выбираем, это так часто не совпадает!.. Сейчас же его путь лежал только вперёд!

Все годы учёбы здесь давали ясно понять, что это военное училище было создано не для выращивания паркетно-балетных и кабинетных офицеров. Всё оказалось гораздо сложнее, чем казалось со стороны, при просмотре телепередачи «Служу Советскому Союзу».

Одним из важнейших элементов моральной закалки стала сибирская зима. Именно моральной закалки, ибо здесь необходимо было побороть не только мороз физически, но, прежде всего, морально победить самого себя. Свой страх и панику пред этой суровой заснеженной «дамой» – Сибирской Зимой! А для этого, дабы, вероятно, испугать её своей «непоколебимостью», иначе и не придумаешь, шинели разрешали одеть только на зимние полевые занятия и выход в город. Да ещё тогда, когда морозы опускались ниже 20 градусов.

Такова была система «естественного отбора», берегущая заодно шинели, и, готовящая советского «сверхчеловека», способного выжить и победить, где угодно и что бы это ему ни стоило! И это были только «цветочки», вспоминаемые многими в будущем, как лёгкие весёлые дни беззаботной «курсантской юности»…

– Взво-о-од! – рявкнул замок.

Взвод по этой команде перешёл на строевой шаг, скользя подковами сапог по мёрзлой земле…

В этот раз мороз ударил ниже сорока и роту одели в шинели по этому поводу. Уши шапок были подвязаны книзу, дабы не отморозить юные курсантские уши и уберечь щёки. Шмыгая посиневшими носами, взвод мечтал скорее бы добраться до учебного корпуса, двигаясь по рукотворным снежным коридорам с ровными белами стенами, на создание которых уходило немало, (глядя на замёрзшие туловища, едва ли скажешь «пота»), курсантских усилий, отражение чего проявлялось в виде инея на утомлённых лицах…

(Эти снежные коридорные сугробы часто служили надёжнейшими «тайниками – холодильниками» для провизии. Они же выполняли роль пепельниц, из которых по весне ежеминутно, как грибы, вылезали подснежниками бычки. По весне – это была просто беда для дневальных!)

– Пушкар-ё-в! – остаётесь на охране шинелей! – постановил замкомвзвода.

(Что ж, это была почти почётная миссия. Шанс вздремнуть, т. е. «замочить фазу» в гардеробе на куче из шинелей своих сотоварищей. Увы. Хищение шинелей в чужих подразделениях не считалось зазорным делом. К похищенному у «чужих» имуществу относились как к боевым трофеям.)

Итак, с долей зависти к приятной участи товарища, оставленного на страже «ротного шинельного добра», остальные ломанулись в учебный класс на «пару» по научному коммунизму, занимать «тёпленькие места» на «галёрке». Полетели шапки вперёд возбуждённых, замёрзших курсантов, занимать местечки своим хозяевам.

Тимофеев метнул полевую сумку, которая удачным метким попаданием, распласталась на последней парте.

– Чёрт! Обурел что ли, студент? – покосился на него Кузнецов,

– Сам такой, комсомолец! – залепил тот встречный оскорбительный штамп обидчику. – Молодец, Влад! – выскочил из толпы Юрка. И Кузнецов ретировался. Через пару минут друзья заняли «галёрку». Возбуждённые курсанты начали успокаиваться, делёжка мест заканчивалась.

– Группа! Встать! Смирно! – прозвучала команда одновременно с вошедшим в класс преподавателем.

Невысокий подполковник, втянув шею в плечи, выслушал рапорт замкомвзвода.

– Вольно! Садись!

Группа села, ёжась, выпуская мороз из тел, который не спешил уходить, медленно вытесняясь теплом, передёргивая тела мурашками, заставлял курсантов то и дело конвульсивно шевелить плечами…

– Как составная часть Марксизма-ленинизма, Научный Коммунизм органически связан с марксистской философией и политической экономией, – преподаватель встал за трибуной. Его монотонный голос, издающий какую-то бессмыслицу, убаюкивал. Веки наливались словно свинцом. И курсанты, как под воздействием гипнотизёра, начинали отрубаться один за другим, клюя носами и вздрагивая, пробуждаясь. Так шла жестокая борьба с «фазой» или «массой». «Фазу» обычно «включали» или «мочили», в то самое время, как «массу» – чаще именно «топили». Таков был жаргон.