Владимир Земша - На переломе эпох. Том 1

– Товарищ сержант! Как ваша фамилия?

– Гвардии сержант Ибрагимов! – сержант вяло поправил пилотку, из-под которой гордо выбивался жёсткий чёрный, как смоль, чуб с редкими вкраплениями седины, так странно смотревшимися на его ещё юной голове.

– Гвардии сержант! А смотритесь как чмо! Приведите себя в порядок и стройте подразделение! – Майер буравил сержанта взглядом, выговаривая каждое слово перекошенными от злости губами.

– Таварыш лэтенант! Так нэ скажи… э-э-э-э!..

Много ли, мало ли времени прошло, но день подходил к концу, а седьмая рота вяло топала сапогами по территории части.

Не желая тратить много времени на вечернюю строевую подготовку, Майер желал только одного: встряхнуть чуток это разнузданное «стадо» и провести перед отбоем элементарный инструктаж к предстоящему утром полевому выходу, к которому подразделение, как казалось, было абсолютно не готово. Однако рота не «встряхивалась» и напоминала больше толпу анархистов, нежели воинское подразделение, вяло выполняя команды молодого лейтенанта.

– Рота-а-а, стуй! Кру-у-угом!

Рота остановилась. Несколько солдат развернулось было, но под «шишим-каньем» товарищей вернулось в исходное положение.

– Так нэ сдэлай!

– Таварыш лэтенант! Давай хватыт! – Ибрагимов бросил взводному, смотря вслед белобрысому бойцу, который в этот же момент самовольно вышел из строя и поплёлся себе в казарму, громко выкрикивая русский набор ругательств и «чмыря» всех и вся, кто всё ещё находился в строю.

– Разорёнкин делает «йок» [6] Делать «йок» значит уходить, на «тюркском» ! – далее раздалось несколько возгласов, в том числе и на различных языках народов СССР, и вскоре всё воинское подразделение седьмой роты начало рассыпаться как горох, следуя дурному стадному примеру, один за другим. Пару минут – и все куда-то исчезли. Лейтенант бы мог бесполезно орать, брызжа слюнной пеной, но он сдержал себя, понимая, что будет смотреться донельзя глупо. Кровь ярости, вперемежку со стыдом поражения и отчаянием, ударила в голову молодому лейтенанту. Ведь это было полное фиаско его как командира. Сразу, с первого же дня.

«Ну, нет! Солдатскому «Блицкригу» не бывать!» – решил юноша. И с разгораемой яростью, ринулся в расположение в поисках «неформального лидера», давшего «залп Авроры», спровоцировавшего бунт «на корабле». Разорёнкин лежал на койке, закинув ноги в сапогах на дужку кровати. Майер подскочил и рывком скинул солдата на пол.

Тот скривился от боли, подскочил в готовности сцепиться с молодым офицером.

– Солдат! Сейчас же я сдам тебя на гауптвахту!

Тот, язвительно ухмыльнувшись, изображая всем видом полное презрение, вышел из кубрика и куда-то отправился восвояси.

– Дневальный! – Майер не был намерен оставлять это вот так.

«Ночь длинна! Так что эти сутки будут для этого подразделения самыми длинными!» – безальтернативно решил он, чувствуя при этом свою практически полную беспомощность и прилив какой-то дикой всеуничтожающей ярости. Тогда он не знал, что через три-четыре года вот так же, как этот многонациональный строй, развалится и вся их многонациональная советская империя! А власть будет вот так же истерично и безрезультатно, под улюлюканье, как и он сейчас, пытаться «оседлать взбесившегося мерина»…

Немолодой тридцатилетний командир седьмой роты капитан Несветайло был в прекрасном расположении духа. Он вяло посмотрел в окно туманным от выпитой «пшеничной» взглядом, отхлебывая свежий, наваристый, ароматный куриный супчик с сочными мягкими кусочками моркови и нежной, тающей во рту, домашней лапшой… Его желудок, казалось, буквально пищал от удовольствия.

Уставший день озарял на прощание небосвод на Западе, погружая ДОСы в сумерки.

– Товарищ капитан! А можете отправить меня поваром в столовую, а? Там сейчас на дембель повара уходят. А я бы как раз подошёл бы. Сами знаете, мне это дело ближе, чем автомат! Похлопочите за меня, а?

– Исаев, ну сколько можно канючить?! Который раз ты уже это вот?.. Да ладно! Посмотрим, посмотрим. Вот дембеля уйдут, тогда и посмотрим!

Рядовой Исаев был поваром на гражданке. И теперь охотно заменял для своего ротного, в деле кашеварения, поварскую роль его жены, уехавшей недавно в Союз. Быть здесь, в домашней обстановке для него, как практически для любого бойца, было гораздо приятнее казарменного прозябания. Думаю, даже офицер бы позавидовал этой тёплой участи Исаева, даже сам ротный!.. А всё же самая большая его мечта была – попасть в солдатскую столовую поваром, «поближе к кухне», так сказать, подальше от полигона навсегда…

От нежданного стука в дверь капитан сморщился.

– Исаев! Глянь, кого там принесла … нелёгкая! – бросил он в сторону бойца в фартуке, моющего посуду.

– Это посыльный, товарищ капитан. Вас в роту вызывают, – Исаев крикнул из прихожей.

– В роту-у-у? Кто именно и на кой?

– Этот новенький наш лейтенант, вроде.

– Новенький? Ох, уел меня этот новенький, не успел появиться, как там его?!. Ох, уел! – забормотал Несветайло, откладывая в сторону ложку. Нетвёрдой походкой он добрался до койки, упал и тут же раздался храп.

– Давай, топай, топай, скажи, капитан болеет… Он спит! – Исаев вытолкал посыльного и захлопнул дверь.

– Давай, давай. Бери тряпку, – дежурный по роте сержант-узбек Ибрагимов, понимая, что «щас что-то будет», стал немного напрягать своих дневальных для создания хоть какой-то иллюзии порядка.

Дневальные, рядовые весеннего призыва 87-го, грузин Даташвили, русский Ткаченко, недавно переведённый за «прорыв» [8] залёт в седьмую роту и отслуживший уже почти год, и узбек-«черпак» Каримов, имеющий за плечами почти год службы, понуро мялись в туалете.

– Нэ мужской работа! – гордо заявил Даташвили.

– Чё нэ мужской? Узбек тоже нэ баба! – «черпак» Каримов, вполне одобряемый своим земляком из Самарканда сержантом Ибрагимовым, направился в кубрик.

Ибрагимов ткнул Даташвили:

– Сматры мэнэ! Чтоб бил парадак! З тэбья зпрашу!

И захлопнул дверь. Возможно, он вполне понимал, что сей представитель грузинского народа мыть сам не станет. Его, Каримова, земляк уже покинул «поле боя». Но ведь там для того оставался ещё и Ткаченко…

Через пару минут Даташвили вывалился в коридор, сплёвывая на пол кровь, сочившуюся из разбитой губы. Ткаченко спокойно вышел следом.

– Ты чё! Обуре-ел! – Ибрагимов двинулся на Ткаченко, выкатив глаза из орбит от ярости. Это не было продиктовано желанием защитить Даташвили. Нисколько! Просто если уже и «ягнёнок, отданный на заклание» посмеет брыкаться, то кем станет он, Ибрагимов! Ну не самому же очко драить, в конце-то концов, и не собственных же земляков насиловать «женским» трудом!