Антонина Штраус - Мой друг девочка

И казалось, что кто-то в белом шел на полшага позади нас, чуть улыбаясь в бороду и вроде бы не обнимая за плечи, но нам казалось, что мы ощущаем это объятие.

Банальный прием – письма с того света. Я рыдала над ним еще у Ромена Гари. И все же мысль о неизбежном конце вызывает в моей душе смутное желание чего-то похожего. Что бы я стала делать, если бы узнала, что скоро умру? Я задавала себе этот вопрос тысячи раз, горестно глотая слезы и смиряясь с неизбежностью конца. Я звонила своим школьным любовям, пытаясь выплеснуть на них те остатки нежности, которые с давних пор хранила где-то между желудочком и предсердием. Я обжиралась деликатесами, грабила банки, рыдала в подушку, отчаянно молилась и жертвовала деньги на благотворительность. А еще писала письма дочери. Я понимала: надо написать много писем – чтобы она получала весточки от меня хотя бы до совершеннолетия, но когда мысленно бралась за перо, мысли уходили. Что сказать этому совсем-совсем отдельному от меня, но такому родному человеку? Что я всегда хотела быть – непростительное желание для матери! – самой любимой ею? Что постараюсь быть рядом так долго, сколько смогу? Но как обещать, ведь я не знаю, буду ли где-то вообще? И самое страшное – станет ли меня по-прежнему волновать ее судьба?

Что я понимаю, как больно и трудно, и здорово жить, когда тебе 10, 15, 18? Что я сама помню, как… Я удивительно мало помню о том, как быть ребенком, черты моего детства расплываются перед глазами, полными слез.

Помню, мы с Валеркой – моей школьной любовью времен первого класса – идем по двору с сеткой, полной апельсинов. Или хурмы. То ли он помогал мне донести фрукты до дома, то ли я провожала его куда-то, но точно помню эту солнечную яркость плодов с терпкостью юности. Все-таки хурма? И образ Валерки в моем сердце – его неприбранная вихрастая голова с круглыми щечками, навсегда – оранжевая, круглая. Хотя никогда я не страдала ни дальтонизмом, ни синестезией…

Маринин сын, трехлетий Олег, как-то заметил: «Тоска… А годы идут!»

Свекровь спросила меня, как мы планируем отмечать юбилей совместной жизни. Я ответила: «Очень экономно, сходим вдвоем куда-нибудь». Тут в кухню вошел муж и заметил, что он вообще на эту тему не думал.

– А что бы ты хотел? – лирическим голосом спросила я. Хотела спросить сексуальным, но вовремя вспомнила про свекровь. Она до сих пор считает, что ее сын не очень-то интересуется сексом, а наш ребенок – результат непорочного зачатия.

– Э-э-э… – ответил муж, допивая молоко. – Может, вы с Мариной в кафешке посидите?

Завтра идем в садик после зимних каникул. Открывая тяжеленную дверь – видимо, чтобы малыши не могли справиться с ней даже всей группой, вспоминаю, как дочь сама туда устроилась. Я год пыталась что-нибудь сделать, но ответ был занудно одинаков: «Мест нет!» Если, конечно, вы не мать-одиночка с четырьмя детьми. Но я к этой категории не относилась, поэтому смирилась с подобным положением вещей и начала искать плюсы в «несадиковской» жизни. Мы с мужем и работающими бабушкой-дедушкой совали ребенка друг другу как переходящее красное знамя.

Как-то раз моя дочь ехала с дедушкой в трамвае и по своему обыкновению разговорилась с соседями. Приятная дама бальзаковского возраста общалась с ней несколько остановок, во время движения Динка объясняла, как ей хочется играть с ребятками.

– А ты в садик ходишь? – интересовалась дама.

– Нет. Не беруть, – разводила руками Динка. – В одном нет мест, в другом надо много денег. Но там тоже нет мест.

Собираясь выходить, дама прочувствованно сказала: «Девочка, я заведующая 37-м садиком. Приходи ко мне, я тебя возьму!» Трамвай с трудом удержался от аплодисментов.

А я, узнав обо всем от дедушки, дошла до садика № 37 и сказала: «Здравствуйте. Я мама той девочки, с которой вы познакомились в трамвае».

Теперь мы ходим в детский сад и верим в чудеса.

После того как Динке стукнуло три года, она буквально изводила меня фразой из пьесы Островского «Отчего люди не летают?». При этом становилась в специальную позу и с чеховскими интонациями вопрошала: «Нет, отчего люди не летают так, как птицы?»

Где-то через полгода вопрос полетов был разрешен, но с тех пор я периодически ловлю себя на мысли, что дочь вполне может выбрать себе карьеру актрисы или ведущей ток-шоу. И сразу меня охватывает ужас (тяжелая работа, стрессы, полная искушений «красивая жизнь») пополам с материнским тщеславием («нашу-то в телевизоре показывают!»). Я начинаю с особой пристальностью следить, как ребенок постигает законы драматического искусства.

Первое. Главная задача артиста – вызвать у зрителя эмоции, желательно положительные, но, на худой конец, сойдут любые. Мы приехали к бабушке в Сибирь. Двухлетняя Динка очень быстро нашла с моей мамой общий язык, сойдясь на почве яркого проявления чувств. Внучка бурно рассказывала, бабушка не менее бурно реагировала на истории, звучащие в дочкином пересказе, надо сказать, довольно сумбурно. Особенно Динку радовали взрывы заливистого смеха, которые раздавались после каждой ее «шутки». Мы с отчимом закатывали глаза и демонстративно затыкали уши. Несколько дней спустя избалованная благодарной аудиторией дочь стала настойчиво требовать «активного слушания». И, рассказывая бабушке очередную историю, повторяла: «Смеись! Смеись!» Бабушка послушно смеялась. Динка сияла улыбкой примадонны, которую вызвали на бис.

Второе. Важнейший закон любого драматического действия – создание конфликта. Во дворе Динка познакомилась с девятилетним мальчиком Степой. Он с удовольствием возился с малышкой и вообще вел себя весьма галантно. Один раз, играя, Динка выбежала на дорогу, где теоретически могли ездить машины. Мы все замахали руками и закричали: «Назад! Немедленно вернись!» От неожиданности дочка упала, и первым к ней успел подбежать мальчик Степа. Поднял, отряхнул пыльные джинсики, взял за руку и отвел к взрослым. С тех пор при виде Степы Дина всегда отбегала на некоторое расстояние и, оглянувшись, картинно падала, ожидая, что он бросится ее поднимать. Рыцарь поднимал. Мы умиленно следили за действом из первых рядов партера – подъездных лавочек.

Третье. У Сомерсета Моэма в повести «Театр» гениальная актриса Джулия Ламберт демонстрирует, как надо правильно выстроить мизансцену: можно сделать неожиданный ход, опередить партнера, сказав его собственную реплику. И тогда внимание зрителей будет сосредоточено на тебе, именно ты станешь центром разворачивающегося действия и будешь контролировать это развитие.