Ольга Елизарович - Тихая сапа

– Выйди вон!

Ботаничка изо всех сил несётся своими мелкими шажками – на высоких каблучках и в узкой юбке – по направлению к двери и распахивает её настежь. Озорник с удовольствием всматривается в открывшуюся перспективу длинного коридора:

– Молодым везде у нас дорога!

Ботаничка с особенным тщанием закрывает за ним дверь, с тоской мечтая о задвижке. Но задвижки нет, и не успевает она дойти до доски, как дверь снова приоткрывается и в класс вползает голова мучителя:

– Всё лучшее – детям!

– Закрой дверь! – тонким девчачьим голоском командует Любовь Ивановна, вновь устремляясь в атаку, но голова оракула исчезает. Учительница озабоченно смотрит на часы.

– Сегодня я спрашивать вас не стану, а сразу перейдём к новой теме «Оплодотворение растений», – приступает она наконец, делая паузу, чтобы не потонуть в рёве всеобщего восторга. Никто не знает, что такое оплодотворение, но каждый каким-то чутьём ощущает здесь присутствие самой заманчивой изо всех тайн. И поэтому каждое слово учительницы, обычно звучащее в хоре множества посторонних слов, теперь хватается жадно, со смаком и комментариями и даже шиканьем на тех, кто мешает.

После урока Любовь Ивановна норовит поскорее ускользнуть из класса. Звонок с урока всегда застаёт её уже у самых дверей. Но не тут-то было!

– Любовь Ивановна, – атакуют её мальчишки, – а можно спросить?

– У меня вопрос, – тупо хлопая глазами, начинает Курыханыч. – А что такое гомосексуализм?

Ну вот! Чего Любовь Ивановна и боялась. Час от часу не легче! Но она твёрдо усвоила на лекциях в пединституте и на ежедневных «летучках» в учительской, что педагог – это прежде всего воспитатель юных неокрепших душ, он не имеет права просто отмахнуться от трудных вопросов подростка. А вдруг именно здесь лежит секрет завоевания учительского авторитета? Ботаничка совсем сжала свои худенькие девичьи плечи, смотрит на наведённые на неё дула пистолетов, чувствует, как тверды маленькие детские пальцы на спусковых крючках. Но она берёт себя в руки и старается так и держать, объясняя дрожащим голосом:

– Ну, это когда… этот… акт…

«Неокрепшие души» крепятся, боясь помешать. Но когда запинающийся ряд исключительно осторожных слов истощается, они в упор расстреливают несчастную Любовь Ивановну. Она идёт по коридору, и даже отечески строгие губы портретов по стенам кривятся злой насмешкой.

Войдя в учительскую, она с разгону кидается под спасительную опеку Нины Николаевны:

– Я больше не могу! Это… какие-то чудовища!

Не хочется вспоминать об этом, но однажды в классе она, зарыдав, бросилась на колени перед хулиганом:

– Что мне сделать, чтобы ты перестал надо мной издеваться!

О таком позоре Редина, конечно, осведомлена, но не от самой ботанички. Она всегда с удовольствием назидает и тщательно выясняет фамилии отличившихся. Следующий урок – её, и надо быть во всеоружии. Уж она-то не пойдёт со слезами на глазах жаловаться директору! И если у них в руках пистолеты, то у неё – пулемёт!

– Долохова, ты почему вчера ушла с уроков, – опасным голосом вопрошает она, едва появившись в дверях класса на уроке математики.

– А мне девочки сказали, что всех отпустили домой, – доверительно отвечаю я.

Ну не наглость ли это! Совершенно серьёзно говорить такие вещи прямо в лицо самой требовательной учительнице во всей школе! Можно же что-то приличное придумать. Подобная самоуверенность понятна у олигофренов, им хоть наплюй в глаза, но ведь девчонке всего двенадцать лет!

Вредина чувствует, как всё внутри у неё готово вырваться наружу белой лавой неуправляемой энергии. Она подходит ко мне вплотную, ещё сама не зная, что сделает. И глядя ненавидящими сузившимися глазами, говорит тихо, едва сдерживаясь:

– Какая же ты наглая, Долохова! И всегда эдакой… тихой сапой…

Я в ужасе опускаю голову и вся сжимаюсь, но всё же не так, как перед сумасшедшим Этим Самым. Ведь Нина Николаевна всё понимает!

В этом я была отчасти права: Вредина понимала всё. Но – только не меня!

Недавно я нашла в своём детском дневнике упоминание о совершенно забытом спектакле, который разыграла им в пятом классе: ведь для меня это был просто эпизод повседневности.

Было заведено, чтобы во время перемены в классе оставались только дежурные: «чтобы хоть немного улеглась пыль».

Я сидела за своей партой и раздумывала, как бы остаться на месте, потому что в уборной так много народу, а между тем в портфеле ждал своего часа потрясающий «Айвенго». Сегодня дежурят Морковка с Люлей Засекиным, они покладистые. Может, отстанут.

– А ты, Сапа, чего тут расселась, как кура на яйцах? Давай, выматывай в коридор! – круто приступила к своим обязанностям Морковка.

– Не могу, – с трагедией в голосе ответила я.

– С чего это? Хватит придуриваться! Вали отсюдова, пока я добрая!

Я ложусь на парту с жалобными постанываниями, смутно надеясь, что они посочувствуют и оставят меня в покое.

– Что с тобой? – недоумевают дежурные.

– Сердце болит, – вдруг приходит на ум вполне уважительная причина.

– Нина Николаевна! – так и бросились в учительскую перепуганные дежурные. – У Долоховой сердечный приступ!

Ещё несколько мгновений – и вокруг больной девочки собрались почти все ученики во главе с затревожившейся Рединой.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.