Сергей Супремов - Небесконечность

– Не давай ей ничего, враньё сплошное, – пока говорил, я встал между принцессой и спортсменом. Тот опустил плечи, а чего он хотел? Тут победа не как в спорте, прыгнул и тебе медаль несут. Тут надо разобраться, сгустить тон, чтобы виноватый почувствовал колики и груз своего поступка.

– А ну принтер гони! – стал говорить с нами длинный дом и голос у него был одинокий и прокуренный. Когда нет лица, голос, это радио, я так и крикнул в ответ – чтобы не лез в эфир без приглашения. Моя уверенность стала распространятся и на упёртых. Атлет опустил картридж на землю и махнул на нас рукой. Правильно сделал, он свое золото еще завоюет, а мне выжить сегодня надо.

– Так тебе только картридж нужен? – удивилась босоногая принцесса, – Он пустой, там краска кончилась!

Я дал понять что мне сгодится и такой, принцесса пожала плечами и согласилась отдать. Но не за так, она выставила условие поднять на ее пятый этаж тело печатной машины. Я припомнил прокуренный вопль сверху, в том ключе, что вроде это мужик был и наверное у него руки-ноги есть.

– Ага, так он и разогнался! – темноволосая не хотела выносить сор из избы, но сразу это решение и нарушила. Когда вошли в подъезд и я понял, что лифт сегодня бастует, она принялась трещать без умолку. Болтовней женщина вознамерилась околдовать на мои ноги, чтобы безропотно шли по ступенькам, и на голову, чтобы та думала, что каждый пройденный пролёт лестницы – последний. Голову она зацепила рассказом без внятного начала, но с любопытными подробностями. Ее мужик, надо полагать тот обделённый вопль сверху, «припер в дом жуткую, грязную железяку … размером с телевизор, только не телек, а хуже …, места ему в доме мало… работал бы, больше метров прикупили,… попортил мамашин подарок, … скатерть и одеяло… берегла целый год, застелила по-человечески… мамку в гости ждали… не дождемся теперь …я его принтер… на подоконнике стоял …открыла окно и ногой зафутболила…» Я узнал и некоторые, неизвестные ранее эпитеты, которые она навесила на своего суженного, а также, что лифт не работал с утра и, должно быть курилка пер непознанную железку тем же макаром, как я волочу сейчас принтер. Она добавила, что мне повезло: принтер не грязный, а вот «Вовину куртку придется выкинуть».

Когда я поставил принтер в прихожей, картридж стал выскальзывать из-за пазухи вниз, а так, чтобы этот Вова видел мой улов, не хотелось. Я развернулся на выход, но принцесса прониклась моим молчаливым подвигом к вершинам пятого этажа, и не хотела отпускать не показав «железную дуру». Вован сидел к нам спиной, отрешённо курил в открытое окно и не мешал просмотру. В его позе был надрыв, черты непризнанного и не понятого гения, я скоро понял почему. Повернув голову куда велела принцесса, взору предстала большая двуспальная кровать и на ней … Я сперва не поверил, но проморгался, отступил на шаг и стал созерцать. Так вот, кровать обтягивало покрывало, на манер того как делают в Турции в отелях. Покрывало представляло собой фон и тонкий цветочный узор – для Турции простовато, но так ведь Вован с женой живут не в отеле, а тут так вполне к месту.

Ближе к центру композиции в цветочную тему стали добавляться овалы и круги, которые обычно оставляет масло – не какие-то там грубые подтеки, а аккуратные такие окружности. Совсем уже в середине эти пятна сливались в одно большое, которое становилось центростремительно темным. Но не настолько, чтобы превратиться в чёрную дыру и перекрыть неповторимый раскрас железяки. Кровать украшал изъеденный ржавчиной, но всё еще живой кардан от автомобиля. Чем больше глаз понимал игру контрастов, сочетание оттенков, тем мощнее становился эффект увиденного. Светлые тона этой непомерной для «однушки» кровати и темный вызов карданного вала, разом перечёркивающий рутину и комфорт однообразной жизни. Без его присутствия кровать осталась бы примитивным набором досок и тряпок до самого дня когда ее отнесут на свалку. Но теперь миру представлялся шедевр. Я посмотрел на Вована с обожанием, с восторгом зрителя, получившего высокое наслаждение. Мне захотелось сейчас же одарить этого художника самым ценным, что у меня было. Он тоже поглядел на меня с надеждой, глазами человека, которого пытаются понять.

– На брат, это тебе – дарю! – не помня себя от восторга я вытащил из-за пазухи картридж и протянул его великому художнику.

В сумерках одинокий луч скользит снизу вверх, выхватывая из темноты неровный каменистый рельеф. У луча нет соперников, нету равных, но только до поры. Еще минута и вертикальный туннель станут посещать огоньки сигнальных ламп, еще выше подключатся прожектора, а на площадке в хор вступит солнце.

Глущук Женя поднимался наверх в скрипящей вагонетке и благодарил Бога. В этом действии он мог бы произносить хвалебные речи и вслух – все равно скрип не дал бы расслышать ни одного слова, к тому же, он ехал один. Но стеснялся. Толи непроницаемых базальтовых стен, толи метанового воздуха. Эти вещи не страшили его уже пятнадцать лет, но что они живые в это Женя верил.

Еще два уровня и он узрит солнечный закат. Как великолепно подходят друг к другу закат и шуршащая внутри молитва. Но сегодня не так, и виной всему Леня! Нет, он славный парень, у него заслуги и подвиги в подземелье – Лене честь и хвала, и не гадина, и не предатель. Но зачем ему захотелось поработать в Женькину смену на следующей неделе? Мало ему премиальных и за выслугу? А Женя Глущук из-за Ленькиной прихоти теряет барыш. Ах нет же, нет! Эти вот черти-мысли все духовное и губят. Ведь если выпало ему не лезть в шахту, то и не надо – причем здесь барыш? Создатель желает уберечь, а он все о мамоне.

Леня тоже верил в рулетку, но говорил, что жизненные обстоятельства сильнее. У него семья и она «рулит», а рулетка – ну если вывинтит на него, то хоть не за себя в иной мир, а за семью – это даже немного по-геройски. Но Женя сомневался, что семью можно просто так вписать в оправдание. Своей семье он таких полномочий не давал. Если Людмила наедет, почему отдал свою смену Леньке, то пусть женщина прикусит язык, ибо не знает о каких материях ведет речь. Метан это не курортный воздух и для большого взрыва довольно крохотной искры.

Ему возвращают зажигалку, сигареты, мобильник – ого, сколько звонков пропущено сегодня! Звонили те, кто не знает, что он на смене? Ну так все же знают… Вот и опять-опять подкрадывается – ну отчего же он не выкинет Ленькину просьбу, так и вцепилась в память! Развеять смрад раздумий пробует и красно-оранжевое солнце – в проходной широкие окна, весь длинный коридор до душевых. Здороваются приятели, а друг с другом просеивают давнишние темы – одни и те же, и известно почему. Потому что шахта, потому что каждый день рулетка. Она напоминает о себе слишком большим от себя расстоянием. Сто тридцать дней без происшествий – долго! И каждый из шахтеров понимает, что долго – это не вечно, долго не бывает вечно, это в любой день. Сто тридцать дней без сучка и задоринки. На прошлой неделе, словно для очередного витка обороны, поставили новые вентиляторы с дачниками газа: диапазон двести метров и направленная струя. Метан отступил. Но сколько его в недрах?