Zviad Anageli - Пять рассказов

«Понятно, я стою перед зеркалом», – подумал я про себя. Еще раз оглядел своего двойника, и мы оба поправили узел галстука, собранными в горсть пальцами, одернули рукава выцветшего пиджака, укоротившиеся после стирки, и повернулись спиной друг к другу. «Ну, вылитый лектор!» – сказал я себе, прокашлялся, чтобы прочистить голос, и неожиданно для самого себя, громко произнес: «Приветствую вас, дорогие студенты!» Я и сам удивился, зачем я сказал это, ведь я, всего-навсего, – существующий на мизерную зарплату простой, некоррумпированный учитель истории, хотя и знающий её на высшем уровне… Но сегодня все радикально меняется.

Пора идти! Я быстро отыскал ключи и направился к выходу, который в некоторых иных случаях является и входом.

Выйдя на лестничную площадку, я запер дверь, и только собрался было спуститься по лестнице, как мой взгляд остановился на прямоугольной латунной пластинке, прикрепленной к двери моей квартиры. На ней были выгравированы мои имя и фамилия и номер квартиры. Имя-фамилию и номер квартиры я умышленно не называю, кто знает, что может произойти. Я почти каждый день выхожу и захожу, но никогда не обращаю внимания на эту пластинку. Да и зачем мне это, – я и так прекрасно знаю, к кому я иду и от кого выхожу, – к себе, только к себе, и ни к кому другому. А вот когда я впервые принес эту пластинку и прицепил её на дверь, я вел себя совсем иначе. Не знаю, чему приписать такое поведение, – или моему тогдашнему возрасту, или еще чему-то, – но помню, раз по пятнадцати в день стоял я перед собственной дверью и с удовольствием созерцал золотистую пластинку. В день раз пятнадцать я читал свои имя и фамилию и столько же раз в день начищал её до зеркального блеска с помощью самых разных средств. Иной раз стоял я перед своей дверью, как будто это был не я, а кто-то другой, и, не сводя глаз со своей фамилии, упрямо стучался к самому себе. Это был единственный период, когда я мечтал о приходе гостя. Тогда даже приход инкассатора был для меня счастьем. Открою, бывало, дверь и все время глазами спрашиваю пришедшего: «Ну, как? Видишь? Ведь сияет! Нравится?» Да, это тогда, – много лет назад. Всего через несколько месяцев я вообще позабыл о её существовании, но вот сегодня, спустя столько времени, почему-то привлекла мое внимание латунная пластинка. Нет, на этот раз я не собирался ни начищать её, ни, тем более, идти в гости к себе самому. Просто сегодня я увидел в ней какую-то пустоту. Мне показалось, что в ней чего-то не хватает. Выше моих имени-фамилии вдруг оказалось вообще пустое место. Нет, она действительно не выглядит достойной меня. Пришло время внести поправку в эту своеобразную и вообще единственную мою визитную карточку. Сегодня же сделаю! – твердо решил я и вернулся домой. Часы показывали 8 часов и 38 минут. Через минуту в кармане моего пиджака тридцатилетней давности уже лежали пластинка и два шурупчика, побрякивая там, пока я спускался по лестнице.

Мастерская, находящаяся в моем же подъезде на первом этаже, и занимавшая очень маленькую комнатку, была открыта. Мастер, насвистывая незнакомую мне мелодию, возился с инструментами. Мастерская эта относилась к категории тех, где ремонтируют тысячу мелочей, начиная от восстановления заушников для очков с сорванной резьбой, и кончая гравировкой любых желаемых надписей на медных пуговицах или на пряжках поясов, а также для решения тысяч подобных проблем. Мне никогда не доставляло удовольствия общение с хозяином этой мастерской. Я всегда старался выйти из подъезда так, чтобы даже не поздороваться с ним, но он все-таки часто замечал меня и непременно окликал меня какой-нибудь неприемлемой для меня фразой, стараясь привлечь моё внимание да еще и задеть при этом почувствительней. А моя реакция при выходе из подъезда на улицу, по традиции: ироническая усмешка человека, уверенного в своей правоте, и гордый вид. Не могу объяснить в точности, почему я избегал общения с ним. Наверное, была причина этому. Мы с мастером, можно сказать, лысели на глазах друг у друга. Я знаю его с детства. Он начинал учиться ещё в мужской школе (когда-то было раздельное обучение мальчиков и девочек), на два класса опережая меня. Через два года, по понятным причинам, мы уже ходили в один класс. Ещё через два года он «овладевал знаниями» вместе с учениками, бывшими на два года младше меня. Потом учителям надоел этот вечный ученик, и его попросили из школы. Несколько лет спустя, за какие-то нарушения закона, мне неизвестные, он оказался в тюрьме, где, по своему менталитету и характеру, чувствовал себя, как рыба в воде, и где, как я думаю, он и овладел своей «многопрофильной» специальностью. Ещё с молодости он почему-то все время цеплялся ко мне, и в течение всего последующего периода жизни я постоянно чувствовал его ироническое, насмешливое отношение ко мне и, естественно, старался избегать его.

Ну, а сейчас, несмотря на внутреннее сопротивление, я все-таки направился к его мастерской. Увидев это, мастер тут же прекратил свое занятие. Хотел отпустить какое-то замечание в мой адрес, но, наверное, удивленный тем, что я направился к нему, удержал в горле уже заготовленную для меня реплику. Не проглотил, удержал на короткое время, а потом обязательно выплюнет… Знаю я, что он за фрукт. Приблизившись, я приветствовал его, – из деловых соображений – и тем самым отдавая дань уважению самого себя, но никак не его. Из-за недавнего телефонного звонка смелости у меня прибавилось, и я чувствовал себя уверенно.

– Ваа! Я скорее ожидал бы второго пришествия, чем твоего прихода ко мне! – с удивлением воскликнул он. Затем, состроив какую-то странную гримасу, рукой помахал перед собственным носом и добавил:

– И когда у тебя закончится этот «Тройной одеколон»?! Каждый день, одетый как для гроба, ты отравляешь им воздух, проходя мимо! Я уже задохнулся, не могу больше! Ваа! Это что за уникум в нашем доме! Короче, ну, никак не могу найти время, чтобы собрать у соседей подписи на твое выселение, вот же беда… – захихикал мастер и махнул рукой.

Моей реакцией на его слова была ироническая усмешка. Не теряя времени, я одним движением руки брякнул на стол перед его носом извлеченную из кармана латунную табличку. Мастер взглянул на пластинку, оперся о стол своими зататуированнными, покрытыми седеющим ворсом, руками и сказал мне, так и не разжав зубов, в которых зажата была сигарета:

– Ваа, это что ты мне принес? Отменяется, что ли? Уже перебираешься отсюда? Освободимся, наконец? – спросил он обычным насмешливым тоном, окутывая меня сигаретным дымом. Его лицо и привычно насмешливый тон повегли меня в растерянность, а дым сигареты вызвал такой приступ кашля, что я не смог ему сразу ответить. В знак отрицания я покачал головой, и пальцем указал на пластинку.

Читать дальше