Марина Алиева - Жанна д'Арк из рода Валуа. Книга первая

Молодой герцог Анжуйский сражения, конечно, любил и продолжал дело отца от души и от сердца. Но, будь его воля, предпочёл бы волновать себе кровь на бесчисленных турнирах, где очень весело, празднично, все на виду, не слишком разорительно и не так кроваво. Епископу ничего не стоило при первом удобном случае намекнуть герцогу, что успешное решение семейных притязаний легко и просто можно объединить с праздником – то есть с женитьбой на какой-нибудь девице, к приданому которой будут прилагаться титулы королевы Сицилии и Неаполя. А такая в Европе была одна – Виоланта Арагонская, дочь короля Хуана и Иоланды Французской, урожденной де Бар. Иначе говоря, родная племянница епископа.

Блеск в глазах герцога Анжуйского яснее ясного дал понять, что наживку он оценил. Но королевская кровь, затекшая в его жилы пару поколений назад, требовала хотя бы видимости раздумий, и прямого ответа герцог не дал.

Впрочем, и думал его светлость совсем недолго.

Письмо, в котором недвусмысленно звучало требование начинать сватовство, епископ Лангрский получил от него так скоро, что в другое время счел бы подобную спешку даже неприличной. Но сейчас, радостно потирая руки, он и сам незамедлительно надиктовал пышное многословное послание Арагонскому королю и отправил с личным гонцом с единственным требованием – нигде не задерживаться. Письмо, перенасыщенное лестью в адрес всех заинтересованных сторон, с уведомлением о скором приезде самого епископа и о его страстном желании повидать «драгоценную племянницу» для того, чтобы предложить ей будущее, достойное особы королевских кровей.

При этом епископ даже не предполагал, насколько своевременным окажется его приезд в Сарагоссу. И, уж конечно, он не мог знать, что где-то в высших сферах, недоступных ничьему пониманию, кто-то уже вложил сватовство герцога к Виоланте Арагонской, как крупицу мозаики, в давно составляемый узор из сложного переплетения судеб и событий, и сватовство это легло там прочно и основательно, как и положено событиям, которым суждено дать Истории новый толчок, поворот или новую легенду.

3

Провожатый наконец остановился перед портьерой с мавританскими узорами и, почтительно приподняв её, пропустил гостя внутрь.

«Господи, помоги мне! – мысленно вздохнул епископ. – Девица, конечно, перезрела – двадцать лет, а всё не замужем. Но от таких-то как раз беды и жди. Начнёт сейчас выяснять, каков собой, набожен ли, добродетелен… А потом ещё, не приведи Господи, соберётся „подумать“! Вот уж что будет совсем некстати. Время не терпит, бог его знает, что теперь в Европе начнется? Надо как можно скорее решить вопрос с этим браком, да возвращаться домой, радовать герцога. Пусть отправляется в очередной итальянский поход с легкой душой, тем вернее он склонит там свой слух к разговорам о созыве Пизанского собора. Собор изберет нового папу, а новый папа… Дай, Господи, чтобы им оказался тот, кто нам нужен… Короче, если герцог Висконти сможет заручиться поддержкой его светлости, я с лёгкой душой тоже смогу начать выстраивать новую ступень своей лестницы. Но, но…»

Лицо епископа скисло и скривилось. Как всё-таки неприятно зависеть от кого-либо, тем более от перезрелой набожной девицы! Король накануне намекнул на её желание уйти в монастырь. Вот была бы глупость!

Караульный за портьерой, заметил недовольство на лице прибывшего важного гостя, и торопливо стукнул об пол алебардой. Тут же, справа от входа, открылась высокая резная дверь, откуда навстречу монсеньору степенно выползла дуэнья со злым лицом, одетая во всё черное. Кивком головы она отпустила провожатого, а на епископа взглянула с откровенной неприязнью.

«Ну вот, начинается, – подумал монсеньор. – Не успел прийти – сразу вызвал недовольство. Как бы ещё эти мамки-няньки не вмешались и не уговорили девицу на постриг… Не зря, ох не зря, торопил меня герцог! Как чувствовал…»

На всякий случай он осенил дуэнью небрежным крестным знамением и протянул руку для поцелуя. Но старуха только взялась за его пальцы своими – холодными и жесткими, и епископа передернуло от этого прикосновения, как будто по руке пробежал липкими лапами паук.

– Принцесса ждёт вас, – проскрипела дуэнья, поджимая с укором и без того морщинистый рот. – Давно ждёт…

«Дура! – мысленно выругался монсеньор Лангрский. – Тут такие дела творятся… Я что, должен был сказать гонцу, который без продыху скакал от самой границы, подожди, любезный, я сначала схожу посватаюсь, а потом послушаю про дела в Англии?! И без того голова кругом… Опоздал-то всего на полчаса, а старая идиотка уже кривится. Чёрт их подери совсем! Испанские бабы… На уме одни молитвы да свадьбы…»

И епископ в великом раздражении переступил порог.

Арагонская принцесса Виоланта с раннего детства была воспитана на том убеждении, что королевская власть даётся Всевышним не столько, как право, сколько как тяжелейшая обязанность.

Верная этому убеждению, она, с ранней юности, предпочитала танцам, лютневой игре, вышиванию и прочим девичьим делам чтение книг с описанием царствований славнейших монархов Европы, изучала причины и ход наиболее выдающихся войн и сражений, и не краснела от брезгливости, слушая европейские придворные сплетни, которыми развлекали фрейлины её француженку-мать.

Однако, ранняя смерть родителей, заставшая её врасплох в тринадцать лет – то есть, в таком возрасте, когда дверь в большую жизнь только-только открывается – внесла свои коррективы в королевское воспитание юной Виоланты. И, если раньше ещё можно было надеяться на несколько лет безмятежности, то теперь многое пришлось подавить в себе, как недостойный, простолюдинный бунт, и особенно, романтические мечты о любви и прекрасном возлюбленном.

Отныне, слабостей принцесса себе позволить не могла.

Отцовский трон занял дядя Мартин, а сама Виоланта мгновенно превратилась в центр притяжения оппозиции, и начались новые уроки – уроки недоговоренностей, полунамёков и иносказаний, интриг и предательств, которые начисто стёрли из памяти все благородно-поэтические книжные представления о власти и подпирающих её основах.

Реальность была груба, но девочке, которая давно уже без удовольствия рассматривала себя в зеркале, она вдруг открыла безграничные возможности оказывать влияние на других и добиваться своего одним только, хорошо организованным, расчётливым умом, не прибегая к помощи ненадёжного очарования. И нерастраченная страстность – дар от испанца отца – едва не затянула её в воронку политических интриг с головой. Упиваясь новым, стремительно возрастающим умением перемещать по своему желанию людей, как фигурки в балагане, Виоланта чуть было не зашла слишком далеко. Но в один прекрасный день приправленный изрядной хитрецой французский ум матери воззвал к твёрдым убеждениям и на пороге междоусобиц и, едва ли не гражданской войны, девушка вдруг одумалась и замерла.