Алексей Оутерицкий - Почему нарушаем!

Посовещались они и послали вторую, чтоб проверила, где первая. Та сходила посмотреть, потом вернулась и доложила: сидит, мол, изменщица в ресторане с восемью кавказцами, и надо ее оттуда срочно вызволять. Похоже, не изменщица она, просто ее взяли в заложницы. Но она ничего, пока держится. Для виду пьет вино, дает себя обнимать, танцует, хихикает. В общем, делает вид, что ей не страшно, но надо бы подругу все-таки выручать. И вот она-то, вторая, этим и займется, выручит лично. И умчалась быстро, ей даже ответить не успели. Умчалась, и тоже нет ее долго – наверное, тоже в заложницы угодила. Хотели феминистки сгоряча на поиски первых двух подруг третью снарядить, да не решились, слишком уж рискованным дело оказалось, а их и без того мало осталось.

А тут и новая беда подоспела. Мужики, которые депутаты и сволочи, опять новый законопроект удружили. Опять, в общем, аборты те запретить порешили. Пришлось опять к Бончу-Бруевичу на чай и дружбу напрашиваться. Помирились, конечно, в итоге, но только с Бончем. А Бруевич, тот позлопамятнее оказался, все еще дулся на них за что-то. Двое их, оказывается, было, а работали под одной фамилией, чтоб налогов поменьше платить и чтоб звучало солидней, по-научному. Пациенток впечатляло, вот они и расставались с деньгами дополнительными легко, за фамилию обманную приплачивая.

Не успели чай допить – новый законопроект подоспел. Тогда с Бончом опять поругались, а с Бруевичом – и не надо оказалось. Очень даже выгодно с этим Бруевичом получилось, что не мирились с ним.

Только те двое обманщиков бросились чай у них отнимать, а тут опять новый законопроект. И опять отменяющий старый, конечно. Тогда Бонч с Бруевичем еще им чаю подлили, но теперь совсем уже запутались феминистки. Теперь не успевали даже сообразить, какие плакаты в пикет брать. Поняли только, что мужики нарочно так делают, чтоб движение их справедливое окончательно запутать.

Сели опять думать, и тогда кого-то вдруг осенило, что надо делать. Пример надо показывать – вот что. Надо самим забеременеть и с абортами в животах назло тем мужикам ходить – тогда и плакаты не нужны. Тогда любой с легкостью по животам определит, что они категорически против любого подлого законодательства.

С Бончом помирились, с Бруевичом – вроде тоже. Зачем – и сами не поняли. Все равно те двое узнали, что они опять против – и тут же бросились чай отбирать, а потом и вовсе весь их пикет из своего абортария повыгоняли взашей. Ну и хрен с вами. Все вы, гинекологи, подлецы. Хотя бы только потому, что мужики.

Но не успели феминистки в себя прийти, как на них еще одна напасть навалилась – нехорошее что-то в движении их благородном завелось. Изнутри завелось. Некоторые короткое стали самовольно надевать, на каблуках ходить, краситься…

«Зачем, сестры?»

А затем, мол, что хотим сами себе и сестрам по общей борьбе нравиться.

«Но не для мужиков ведь?»

Нет, конечно! Как вы могли подумать! Исключительно для себя. А еще хотим маркетинг углубленный провести, чтоб знать в точности, где у мужиков слабые места и как с ними бороться. И кое-что уже стало проясняться, между прочим. Нами уже точно зафиксировано, что мужики здорово на безволосые ляжки клюют. У них самих подобного добра не имеется, вот они на чужое и засматриваются. Это нами уже в точности установлено, а теперь мы хотим свой маркетинг еще больше углубить – путем решительного появления на публике без лифчиков.

Тут уж в организации полный разброд пошел. Все захотели такого углубленного маркетинга, который без лифчиков, испробовать. И еще чтоб в коротком и с голыми ляжками непременно. А потом процесс и вовсе неуправляемым стал. Все вдруг, не сговариваясь, сели в автобус и поехали пропавших подруг искать, тех, что с кавказскими лицами жизнями своими рисковали. А в автобус запрыгнули в коротком и без лифчиков, разумеется. Но не для мужиков, конечно, а исключительно для себя и соратниц. Ну и для маркетинга еще, конечно. Того, что углубленный.

Приехали, в общем, в гостиницу кавказскую, подруг из заложниц вызволять, да там в итоге и остались. Потому что террористы их моментально с помощью коньяка и волосатых лап самих в заложницы взяли.

Хотя, не все, конечно, в гостинице той террористической на неприятности нарвались. Некоторые от напасти такой убереглись, потому что осторожность необходимую проявили. Они просто до гостиницы опасной не доехали – их прямо из автобуса мужики повытаскивали. Как увидели ляжки безволосые, как разобрались, что под материей тонкой лифчики отсутствуют – так даже не стали разбираться, что феминистки это, и что на опасное задание едут. Не спрашивали даже – не то б им, конечно, ответили!

Так неожиданно и закончилась история эта странная, феминистическая… Крепко пострадали храбрые и принципиальные дамочки от мужиков. За правду свою правильную пострадали.

Зато с Бончом крепко сдружились. И с Бруевичом заодно. Навсегда сдружились, окончательно и бесповоротно. За законопроектами теперь не очень следят, потому что времени свободного маловато – на просвечивание надо ходить регулярно, нельзя это дело на самотек пускать. Тем более, Бонч с Бруевичом отходчивыми оказались, и за оптовые посещения большую скидку скинули.

Да и чай у них – ой, какой вкусный!

***

– Что с вами, девушка? – елейным голосом спросил Общественник. – Вам плохо?

– Уж не хорошо, это точно… – плаксиво отозвалась Фотомодель. И пронзила Бывалого сердитым взглядом. – Зачем такие страшные истории рассказывать! Теперь мне к Бончу на проверку записаться придется, не то не будет мне покоя. Такая уж я мнительная, хотя с мужчинами никогда никаких дел не имела. Тем более таких, после которых по врачам бегают.

– А как же Крупов? – вставил Интеллигент.

– Хрен с ним, с Круповым, к нему я всегда успею, – буркнула Фотомодель. – Мне бы к Бруевичу не опоздать. В этом деле очень важно со сроками определиться.

– Но зачем, – не понял Интеллигент. – Если вы с мужчинами никаких дел никогда не имели.

– Ну, мало ли… – Под любопытными взглядами Фотомодель потупилась, и, чтобы скрыть смущение, сняла с правой ноги туфлю – вытряхнуть из нее несуществующий камешек. – Говорю же, мнительная я больно.

– Какой у вас красивый педикулез! – восхищенно воскликнул заметно опьяневший Общественник, глядя на женскую ступню. – Умеете же вы, фотомодели, себя преподнести… Но за что! – сдавленно крикнул он, упав с ящика – рука приложившейся к его щеке Фотомодели оказалась неожиданно тяжелой.

– За слова поганственные, – сердито пояснила та, надевая туфлю. – Будешь знать, как разбрасываться.

– Но я же не сказал ничего дурного, – пролепетал Общественник, с кряхтением взбираясь на свое решетчатое седалище. Он потер покрасневшую щеку. – Ничего не понимаю… Ох уж эти женщины. Сплошные загадки… Никогда нельзя предугадать, как они отреагируют на комплимент.