Сергей Псарев - В поисках утраченного

Аркадий Иванович тонко уловил его внутреннее состояние, и увел Ливанова в свой кабинет.

– Не удивляйтесь своим ощущениям. Это нормальная реакция любого здорового человека. Уверяю вас, что мои пациенты нарушают закон не чаще, чем остальные граждане. Представление о непредсказуемости и опасности психически больных – очень старый миф.

– Но ведь все эти слухи почему-то продолжают появляться на свет, – возразил Ливанов.

– Вот вы – творческий, пишущий человек. Не замечали, что общественное мнение по отношению к нам, психиатрам весьма противоречиво? Бытует мнение, что мы готовы любому поставить диагноз и запрятать в больницу, пичкаем пациентов какими-то губительными лекарствами, превращающими здорового человека в овощ. С другой стороны, когда мы говорим о необходимости расширения амбулаторной психиатрии, выписке пациентов из стационаров, то вокруг начинают кричать, чтобы общество спасли от сумасшедших. Их не хотят видеть в своих подъездах, на улицах города. Требуют, чтобы их убрали и закрыли на ключ. Как называют душевнобольных? "Ненормальный" или "псих", а наши больницы – "психушками" и "дурдомами".

– Похоже, что общество просто не готово принять бывших обитателей психиатрических больниц. Так относятся только у нас?

– Я бы не сказал так однозначно, – возразил Аркадий Иванович и на мгновение пристально, как на интересный предмет, посмотрел на Ливанова. – Там, на Западе, тоже многое изменилось только за последние десятилетия. Сейчас у нас любят посмеяться над европейской терпимостью и толерантностью по отношению ко всяким меньшинствам, иным и особым людям. Но движение в этом направлении изменило у них отношение к психически больным людям.

– Даже не знаю, – усомнился Ливанов. – Одно дело отвлеченно говорить о гуманности, и совсем другое – самому оказаться соседом психически больного человека.

– Одного нашего с вами желания здесь мало. Система амбулаторной помощи слишком затратная для государства. Гораздо проще спрятать больного под замок в примитивно обустроенном стационаре. У нас под больницы когда-то приспосабливали даже бывшие тюрьмы и церкви. Еще дальше пошли фашисты. Они в годы войны вообще просто стерилизовали и уничтожали больных…

Аркадий Иванович неторопливо закурил сигарету и посмотрел через решетку в окно. Там, на больничном дворе, еще мокром от весенней грязи, какая-то старуха кормила голубей у мусорного бака. Скоро все здесь покроется зеленью, и по утрам будут снова петь соловьи. Мир тишины и покоя…

– На эту проблему стоит посмотреть глубже. Многие мои пациенты, будучи введены в ремиссию и вылечены, насколько это возможно в случае психического расстройства, остаются здесь, в больнице. Они больше не нужны своим родственникам, а у кого-то их просто нет. Все они по-прежнему нуждаются в постоянном уходе. Взять на себя такую ответственность готовы очень немногие. Родственники чаще интересуются их банковскими счетами и пустующими в городе квартирами…

– Получается, что кроме вас они уже никому не нужны. Перешагнув этот порог, ваши пациенты навсегда расстаются с нормальной человеческой жизнью…

– Для многих это действительно так. Знаете, у нас в психиатрии существует понятие стигматизации. Стигма – это клеймо на теле раба или преступника в Древней Греции. В Средние века любознательные инквизиторы с помощью иголок искали на теле испытуемого stigma diaboli – место, где отсутствует болевая чувствительность. По их представлениям, через эту точку дьявол проникал в человека. Таких называли одержимыми дьяволом… Это привело к тому, что психиатрические учреждения стали не больницами, а местом содержания безумцев. Вы думаете, что этого нет в наш просвещенный век? Как же! Стигматизация остается из-за невежества общества и недостатка элементарных знаний о природе психических расстройств.

Конечно, такой больной может быть вам неприятен. Только следует помнить, что если ему выпала участь быть инвалидом, то он имеет права на человеческое достоинство и свое место в обществе, как всякий здоровый человек.

Страстность, с которой Аркадий Иванович произнес эту речь в защиту своих пациентов, вызывала у Ливанова улыбку. Неудивительно, что они относились к нему в больнице, как дети к отцу родному. Он подумал, что многие другие на его месте давно бы закалились и привыкли к человеческим страданиям. Это стало бы для них привычным делом за получаемое жалование. Как для солдата на войне, который перестает замечать кровь и смерть на поле боя. Душа у него не зачерствела, он же лечил ее у икон…

Словно читая мысли Ливанова, доктор продолжил рассказывать о своей больнице.

– Это почти музейный комплекс, прекрасно спланированный Дом призрения для душевнобольных. Так его раньше называли. У нас хорошая парковая зона. Вы бы видели дом главного врача того времени – семь комнат и прислуга. Нормы питания, несравнимые с сегодняшними. Когда думаю обо всем этом, всегда мучает вопрос: чего нам не хватало в 1917 году? Активные народовольцы, революционеры дали бы для психиатрии богатый материал. Любая революция – своеобразный наркотик, психостимулятор и когда его действие заканчивается, происходит внутреннее самоуничтожение личности. Вспомните сталинские времена…

Не удержавшись, Ливанов спросил у доктора, кого же вообще можно считать психически совершенно здоровым.

– Могу предположить, что это должен быть уравновешенный человек, лишенный каких-либо неразумных порывов, без странностей. Это когда в человеке все, как надо, – рассмеялся доктор.

– Получается, как у Чехова: в человеке все должно быть прекрасно – и лицо, и одежда, и душа, и мысли… Но позвольте, все так скучно… Это же портрет заурядного человека. Правда, как известно, именно такой человек наследует Царство Божие…

– Хороший пример, не спорю. Тут возникает вопрос: кто же истории, человечеству более ценен. Этот вопрос всегда остается открытым. Мир стоит на "нормальных", честных, простых тружениках, но развивается он во многом благодаря "странным", чудакам, людям неуравновешенным, с нестандартным мышлением. Это они становятся учеными, художниками, писателями и поэтами. Среди этих последних много людей с выраженными психологическими особенностями и даже проблемами. Обычный человек видит только лес и речку, а художник берет кисть и рисует, то чего мы все не видим. Получается гениальное произведение, раскрывающее состояние русской души.

Вы еще не видели у меня дома картины одного пациента. Их история необычна. Они достались мне после его смерти, родных и близких у него не было. Получилось послание в ту жизнь, куда ему уже было не суждено вернуться…

Это вообще совершенно особый, сюрреалистический мир. Нам с вами он малопонятен, но вы не видели реакцию больных, их эмоции. Одни были готовы их рассматривать часами и находили что-то особое, даже собственные изображения. Другие, напротив, впадали в истерику…