Ксандра Силантье - Земные Боги. Через Небо

– гидроинновации, в виде изменений свойств и состояний воды. Это для Карпио и Харацина. Никаких емкостей, только вода в чистом виде. Плавающие в воздухе капли;

– Бальдр, мой умный Бальдр. Естественно живой регулируемый им уголок. Захотел тропики, захотел тундра. Иногда уверенность в том, что только человек контролирует окружающее, казалась вполне вероятной, до того момента, когда я начал сосуществоваться с фауной. Слово примитивность навсегда вычеркнулось по отношению к ней;

– это ни для кого не ново – лингвистическое преобразование. Можно разговаривать с кем угодно, будь то таракан или морская змея;

– для себя придумал и создал внематериально-существенную технологию. При соприкосновении особая материя обретает форму, вид, цвет по-твоему замыслу. Обстановку в квартире можно было менять хоть каждый день;

– но самым главным был мой проектор ноосферы. Прибор, позволяющий получать и редактировать мысли из ноосферы, и отображать это в ограниченном пространстве, например, в комнате. Бывает ведь такое, когда представляешь что-то, но объяснить это, колоссальнейшая проблема. Этого я не придумывал. Замысел аппарата был во мне и я всегда ждал его раскрытия, как лепестки – своего рассвета. Более того, опять недоступные для понимания мысли, действовали сами по себе.

Находясь в прострации, работал над какими-то изображениями и мыслями или картами, а после пытался вспомнить, что со мной было и объяснить этот гипноз, стирающий память по кусочкам, и это не представлялось возможным.

Работа состояла в том, чтобы осуществить еще одну технологию. Технологию меморизации – воспроизведения каких-либо моментов жизни в картинку путем извлечения из памяти. Так я составил видео-очерк о своей жизни. Заново пересмотрел детство, которого не знал, даже моменты, когда был в утробе. Вспомнил голос вынашивающей меня. Её настроения и волнения, но эти воспоминания отличались от других. Создавалось ощущение, что переживал их не я, и было все будто рассказ, чей-то, не имеющий ко мне отношения. Также, как и она, слышал звуки, и решения мы принимали вместе, не обсуждая, все было синхронно – учитывая все за и против, оказывается, мы уже общались.

Не видел в воспоминаниях темноты, наоборот будто был с матерью рядом. Даже запахи и вкусы отпечатались в этих карточках. Уже тогда я учился и всё понимал, но самое основное, как мне показалось, будучи в теле этой женщины, это то единство, которое вложено в человека. И в то же время был уже самостоятелен. Связывала нас не только пуповина или гены, основой было – различие.

При всей нашей разноплановости, именно отличия соединяли и устремляли друг к другу.

Периода рождения и нескольких лет вообще не оказалось, что смутило. После пробела я уже бегал, разговаривал со своей бабушкой. На этих картинках были только лица, ни мест, ни событий я не узрел. И так до времени пробуждения. Только еще одна странная деталь. Карта какой-то планеты или звезды. Такая четкая, цветная, и знакомая. И еще какие-то слайды красивых мест, но почему-то на земле. Горстка земли. Остров. И, да и нет. Он реален, но только я его сотворил. Пометка – узнать.

Собственную жизнь нужно осваивать как просторы космоса. Блуждая среди кадров из неё и спрашивая, мои ли они? Ответ был однозначен. Если они есть, значит, есть смысл. И ещё пометка – узнать. Вывод после извлечения рисунков, что мою жизнь будто проживали разные люди, казался вполне реальным.

Иногда совершенные поступки после длительного времени порождают вопросы «как и кто»? Значит, в нас живут разные люди, просыпающиеся в разных ситуациях, или наши проявления, оживают в определенное время? Пометка – узнать.

Что касается человеческой жизни, я солнцеед. Только вода и ничего больше. В люди выбирался, чтобы узнать, что новое может порадовать. Дом был убежищем, которое я практически не покидал. О себе не думал, наверное, даже, забыл.

В последнее время что-то тревожило, подсознательно. Я чувствовал приближение, чьё-то приближение. Чувствовал чьи-то волны, чью-то энергию. Но волновало не то, чьё оно? А какую миссию преследует, ведь лучше задаваться вопросом «с какой целью»? Если знаешь зачем, понимаешь кто.

О людях невозможно знать всего. Это убеждение подтверждалось неоднократно наблюдением. В старом двухэтажном доме напротив, было четыре квартиры, но жили там не семьи. Лишь те, которым больше не куда уйти. Отчасти это правда. Они боялись выйти из привычных бегов. Боялись крутить жизнь по-новому.

В квартире на втором этаже проживали японский военный с маленьким сыном, который постоянно плакал. Вне дома капитан был крайне жесток. Однажды, возвращаясь поздно вечером, на него напали. Но что это значит для военного – лишь тренировку. Он «усыпил» троих всего несколькими движениями, и казалось, что даже не коснулся их. Он не рассекал воздух, все было наоборот, его будто подталкивало, и с каждым движением все походило на изящный танец. Каждое движение, мастерски отточенное, не могло оставить равнодушным. Песня мести под окном спящего сына. Было ли это наказанием для них? Необходимая потребность израсходовать накопившуюся накипевшую ярость? Или выражение натуры? Был ли он жесток? Мог ли поступить иначе? Ответами на вопросы были «да», но всегда есть «но». Но их было трое; это было недоразумение, несчастный случай.

И здесь же всплывает или ты, или тебя. Кто-то скажет самооборона. Но она, предполагает лишь обезвредить противника.

Жестокости от возмездия нет оправдания, когда жертва становится палачом.

После, он отряхнулся, заметив меня, посмотрел в глаза. А в них ни человеческого, ни животного. Во взгляде то ли светящимся в темноте, то ли тускневшем среди фонарей, присутствовала концентрация. Я понял кто передо мной. Машина. Возбудимый раздражитель, отзывающийся на малейшие эмоциональные колебания. Что-то будоражащие и может хищное, что кричит о природе.

Мили секунды хватило, чтобы разговор глаз закончился пониманием. Точным и холодным. Важно, что излучали его глаза. Как танцевал движениями, он также виртуозно распоряжался своими немыми высказываниями. Зачем наблюдал за ними, может, чтобы не потерять последнее и общее, или чтобы не забыть кто я? Убийца? Зверь? Мститель? Шаги, как капли выбивали раздумья. В лабиринте я не нашел ответа.

Вторая квартира была кусочком другого мира, настолько лишенного прекрасного, и отчаянно пытавшегося видеть то самое прекрасное в окружающем.

Парню было около двадцати. Его квартира – преодоление его же страхов. Везде, именно везде, висели зеркала. Так много, что казалось он просто нарцисс. Но все было до ужаса по-другому. Он очень любил цветы. Это наследственное. Никуда не ходил, да и передвигаться толком не мог. Иногда кажется, что молчаливые люди постоянно думают, но этот оказался не их из числа. Выражение лица трогало пустотой – атрофированность мыслительной жизни.