Татьяна Нелюбина - Мой дом на Урале

21 января 1983

У меня в последнее время получаются какие-то грустные письма. Наверное, просто мы давно не виделись, и надежды на скорую встречу мало. Смотрела «Песню-82», повтор. Вспоминала тебя. Новый год с тобой. Три дня. Как сон. Целовать тебя хочу. Спать с тобой хочу. Вечером ложиться с тобой и утром просыпаться с тобой. Тебя хочу. Ты такой красивый, такой мохнатенький.

6 февраля 1983

Проводили Таню и Аню. Ревём.

8 февраля 1983

Здравствуй, Вовочка!

Вчера ко мне заявился гость. Женя, мы вместе учились. Примерно с полчаса мы с мамой развлекали его разговорами, потом вдруг он (а сидел по правую руку от меня) спохватился, пощёлкал меня по кольцу и спрашивает:

– Чего это такое надела?

(Вообще-то он приехал в командировку на два дня и на работе меня застал просто чудом).

Я, конечно, возмутилась.

– Ни при чём здесь я, – говорю, – муж надел.

– Как муж?

– Обыкновенно. Замуж вышла.

– Где же муж?

– В Москве.

– Что он там делает?

– Учится.

В общем, мой гость Женя хлопал глазами ещё с полчаса, потом догадался меня поздравить.

– Никак не могу поверить, что ты замуж вышла.

Странные люди, сам-то женат уже год, а я, видишь ли, не могу.

11 февраля 1983

Получили телеграмму – Таня и Аня в Потсдаме.

25 февраля 1983

Здравствуй, мой хороший!

Принесла сегодня фотографии наши Огневой показать. Сейчас смотрю на них и думаю, до чего же ты у меня красивый, смотреть больно, а уж ежели ещё и пёрышки почистишь – глаз не отвести.

А мне сегодня снилось, что мы спали вместе – свернулись два калачика, я внутри, ты снаружи. У меня очень холодно, сплю с грелкой, а тут проснулась оттого, что очень жарко стало мне внутри тебя. И ведь сразу со сна не сообразишь что к чему, мысль такая – тебе-то, наверное, холодно, надо теперь наоборот калачику разместиться, тебя согреть, а тебя-то и нет. Грустно.

Это я просто очень вчера расстроилась с твоим письмом. А мама моя карасём вертится, зачем, мол, тебе, доченька, в Москву переезжать, Вова закончит институт и может здесь работать. Ты можешь? Я так свою работу люблю. Но тебя я, конечно, люблю сильнее. Куда ты, туда и я. А мама прочитала твоё письмо, есть у неё такая привычка чужие письма читать, я даже сунула ей конституцию: тайна переписки… нам, гражданам… конституцией… А вообще-то, проехали.

28 марта 1983

Здравствуй, любимый мой Вовочка!

Работаю сегодня первый день после больничного. Мама завела будильник на пол-седьмого, но я всё равно боялась проспать, просыпалась всю ночь. Утром ухожу, а по радио говорят о трудовой дисциплине, о прогулах и опозданиях, о более эффективном использовании рабочего времени, в общем, страшные вещи говорят. Но я не опоздала! С утра сегодня уже вошла в рабочую колею. Но Огнева на больничном, она очень много уже сделала, мне трудно разобраться в технологии, а записей она мне никаких не оставила. Я сижу и думаю над корректировкой программы, всё остальное по ходу работы всплывёт.

Без тебя так грустно. Я вчера проплакала, нет, проревела весь вечер. Фотографии смотрела, любовалась тобой.

У нас наступила весна. Мы в обеденный перерыв с девочкой одной пошли в аптеку. Точней, она пошла и меня уговорила. Здесь ведь напротив находится кладбище, через него мы и пошли. Знаешь, снег кругом, тишина, трамваи видно, но не слышно. Почему на кладбище такая тишина? Это я к тому, что после обеда у меня начисто исчезло рабочее настроение, а тут ещё пришла Щербинина (наш экономист) и сказала, что неправильно было оформлено заявление о продлении отпуска за счёт больничного. В общем, получилась накладка на один день и больничный без содержания. А переписывать приказы они не хотят. Придётся мне ещё один день без содержания в этом месяце брать. Так как я должна им два дня, один день я отработаю, а мне его не оплатят, второй же день я вот сижу и отрабатываю.

5 апреля 1983

Здравствуй, Вовочка!

Лапушка моя, до чего же я тебя люблю. Так нельзя, наверное.

Я только о тебе и думаю.

К тебе хочу. С тобой всегда и везде быть. Вовочка, я, наверное, тебе уже надоела. Но мне, честное слово, в голову вообще ничего не лезет. Я совсем закрутилась, не успеваю тебе звонить, и у меня с 10 до 11 настроение хуже не придумаешь. Ладно, наши знают, что у меня куча работы и Огневой нет, ко мне не пристают. А вчера в лифте женщина с междугородки исстоналась вся:

– Такая маленькая, такая худенькая, а сколько бумаги несёт.

Я прихожу с ворохом бумаг и начинаю разбираться. Но вроде бы пока всё успеваю сделать – операторы работают, я только контролирую их, подсказываю, документацию я оформила, даже технологу написала всё подробно, пошагово, как что делать, где какие файлы находятся, что можно сделать. Корректировку тоже закончила, даже по просьбе операторов скорректировала 4 задания. В общем-то надеюсь все хвосты подмести, которые могу. Хорошо, у меня такой стимул есть. Хорошо, что ты у меня есть, Вовочка. Вовочка, Вовочка, лапушка моя, золотце, солнышко, неужели ты действительно приедешь через неделю, и я тебе всё это наяву скажу, и ласкать тебя можно будет наяву, и целовать наяву, Вовочка, милый мой, скучаю по тебе.

Я иногда думаю, что надо быть более сдержанной в своих чувствах, не показывать тебе очень-то свою привязанность, может быть, ценить больше будешь, но не могу.

22 февраля 1985, Свердловск

Здравствуйте, Таня, Аня и Зигфрид!

Ваши письма получила, спасибо! Только опять не поняла, причём тут халатик для Нади? И вообще о Наде, пусть живёт и здравствует, она и болеет по своему же упрямству, ей врачи в Мосрентгене не нравятся, так что? Везде врачи, как врачи, просто везде сначала сходит мама, а потом уж, естественно, и отношение другое. Они ходили с Вовой и всё быстро оформили без проволочек, так чем недовольны? Просто надо не самолечением заниматься, а плановым лечением по предписанию врача и не доводить себя до такого состояния только потому, чтобы с Вовой не расставаться и Вову не мучить: по больницам за ней не таскать. Одним словом, я твои, Таня, претензии по поводу Нади не поняла, а про халат и тем более. Догадываюсь, что-нибудь опять Надя написала тебе. Ну, мы её простим, у неё сдвиги не в лучшую сторону с замужеством. Она и Вовиных родителей обвиняет, что приехали тут, наговорили, помешали, довели, ну так что? Я перед Вовой чиста! Когда он прилетел в апреле 1983 г., я сразу задала два вопроса:

Я, Вова, тебе говорила, что Надя болеет. Он на это ответил, что это его не смущает!

Надя детей иметь не может, не разрешат! И это его не смущает.

Ну что? Ему решать. Ему жить. Тем более, у него была возможность самому во всём убедиться, когда она лежала в больнице в Москве. И что он мог, но не захотел родителям рассказать, это его дело, ему жить, ему и решать, хоть он и молод, и неопытен. Он захотел создать семью и получить квартиру и всё это проделал с космической быстротой и с запрограммированным результатом. И ещё добавлю: самостоятельно, без совета и помощи родителей!