Виктор Сенин - Лига добровольной смерти

Порой Рона обижало, что Хилеви ни разу не поинтересовалась, как идут его дела в редакции. Что нового узнал, побывав в командировке. И остолбенел однажды, когда девочка из квартиры этажом ниже, обычно доверчиво рассказывающая Рону во дворе на спортплощадке о своих маленьких открытиях, которая только учится жить, вдруг с серьёзным видом взрослого спросила:

– Дядя Рон, а над чем ты сейчас работаешь?

Рон замер от неожиданности, сбивчиво поведал о новой книге, выхода которой ждёт. И даже подтянулся внутренне, чтоб выглядеть достойно.

Весь вечер он просидел за письменным столом, потерянный и поражённый искренностью девочки. Этой маленькой женщины.

После случившегося Рон заговорил с Хилеви, прямо высказал ей, что она чёрствый человек, не вникает в круг его профессиональных забот и поисков.

– Ты многого обо мне не знаешь, – последовал ответ.

– Так не таись! Давай сядем и выскажем друг другу всё прямо!

– Боюсь, ты будешь разочарован. Я обыкновенная женщина. Гусыня, так бы сказала. Но у меня есть свои привязанности и желания.

– Открой!

– И разойдёмся… Поговорим о чём-нибудь другом. Не будем портить друг другу настроение… – Хилеви надеялась на понимание, а его, понимания, в их семье и не было. – У меня хватает забот…

– Каких, расскажи!

– Ты можешь превратно истолковать моё признание и приписать мне что угодно.

– Тогда для чего живёшь со мной?

– Для чего жёны живут с мужьями? Для того чтоб детей воспитывать. И внуков нянчить…

Вспомнив стихотворение журналиста из редакции, Рон подошёл к жене со словами:

– Чего же раньше не говорил об этом? – сказала Хилеви. – Жила в постоянном ожидании. Не жила, существовала…

Было ясно: Рон прозевал момент. Вместо того чтобы искать пути к сердцу и уму жены, он ждал. Скорее всего, по той причине, что ничем ей не мог помочь. Надеялся, что холодок их отношений изгладит время как самый надёжный целитель. Молчал и ждал.

А Хилеви страдала, пряча душевную боль. Не зря говорится: всякому своя рана больна. Хотела понять, почему оставаясь с Роном, чувствует себя более одинокой, отстранённой от друзей и знакомых, остального мира, если бы на самом деле была брошенной…

Москва задыхалась от жары, многокилометровых автомобильных пробок на улицах и проспектах, вдоль набережных Москва-реки и Яузы. Пешеходы ругались с водителями, а водители грызлись между собой в пробках. Доходило до драк и увечий. Город пришёл к пределу с обилием личного транспорта, отсутствием добротных стоянок и надёжных развязок в центре столицы.

Владельцы дорогих машин с пренебрежением смотрели на снующую толпу, норовили проскочить, требуя к себе уважения, но простодушный народ спешил и попадал под колёса. Возникал затор, поскольку полиция старалась разобраться в причинах аварии без спешки. Водители честили на чём свет стоит и виновника происшествия, и госинспекцию. Все оказывались втянутыми в водоворот городской жизни, из которой не было возможности выбраться.

К ночи город затихал, забив улицы машинами, оставленными у обочин и во дворах домов, на тротуарах и газонах. Скопление автотранспорта под окнами домов злило проживающих. Машины, истинные трудяги и мученики, дремали, прижимаясь боками, не повинные в участи, какую уготовили им хозяева, не позаботившиеся о местах стоянок для автотранспорта. Вскрикнет какая сработавшей охранной сигнализацией, заойкает в тишине и стыдливо умолкнет. От резкого повизгивания люди просыпались, звонили в полицию, но там лишь отмахивались от назойливых жалобщиков. Злость обиженные жильцы выкладывали в письмах правительству Москвы и мэру Собянину.

Дошло до массового поджога автомобилей. По ночам то в одном, то в другом районе, а то и в нескольких сразу, полыхали машины, оставленные у подъездов и на тротуарах. Госавтоинспекция не вдавалась в суть проблемы, пытаясь всю вину свалить на уличных хулиганов. Хотя поджигатели и являлись настоящими правдолюбцами, но максималистами по существу.

Терпение у мэра лопнуло, он потребовал открыть в центре города платные стоянки, ограничить проезд грузового автотранспорта.

Встреча с Колчиным не только прояснила ситуацию с происходящим в пансионате Лиги Добровольной Смерти, она заставила Говарда серьёзно подумать об эвтаназии, и том, что связано с ней и происходит в сложном переплетении с жизнью.

– Отрицал и отрицаю категорически утверждения некоторых политиков о праве личности на эвтаназию, – сказал Владимир резко и вышел из-за стола. – Демагоги, так называемые правдоискатели, свои утверждения основывают не на знании действительности, а на эмоциях, слепо принимая доводы сторонников эвтаназии на веру, забывая о падении морали, разъедающей общество корысти и вседозволенности. Вчера включил телевизор и оторопел от услышанного. Девушки популярного ансамбля распевают: «Чем выше любовь, тем ниже поцелуи»… И никакого тебе смущения у певиц, совестливости. Как это охарактеризовать? Конечно, распущенностью нравов и желанием выделиться.

Колчин прошёл к письменному столу, взял какую-то бумагу.

– Прочти… – И передал Рону разрозненные страницы. – Оставила тринадцатилетняя Эльза Кайтель из Германии. Девочка бросилась в ванну с соляной кислотой. Прочти, прочти… Есть над чем задуматься. Не всё оказалось случайностью и причудой взбалмошной девочки, как это объяснила следствию дирекция пансионата и руководство Лиги.

– Ты имеешь в виду девочку, о которой сообщалось, что она хотела лечь под пресс, а бесформенную массу своего тела завещала передать родителям для захоронения?

– Это была Эльза Кайтель. Её записки передаю тебе. Целомудрие взрослых и детей кануло в лету…

«Отчим отправил маму в город по делу. Отправил с одним намерением: избавиться от ее присутствия в доме. Возвратилась из школы, и попала в его грязные объятия. От похоти отчима трясёт, сорвал с меня одежду, повалил на пол. Боролась, как могла, и сколько хватило сил. Отчима моё сопротивление только распалило. Связал меня по рукам и ногам. Связав, начал насиловать. Я кричу от боли, а он наслаждается моими страданиями»…

«Как страшно и унизительно терпеть приставания отчима. После его домогательств кажется, что я с ног до головы грязная и липкая. Моюсь в душе, но сяду за стол и убегаю, выворачивает меня наизнанку при виде пищи. Не могу терпеть, не могу смотреть на ненавистное лицо с оттопыренными ушами. С ровесниками не встречаюсь, стыд угнетает и давит, а помалкиваю. Отчим угрожает тем, что лишит меня и маму наследства. Мама, думаю, догадывается о моих мучениях, но тоже молчит. Выход у меня один: отомстить за надругательство. И знаю как»…