Григорий Ельцов - Антипостмодерн, или Путь к славе одного писателя

У Андрея Растворцева было много друзей, и он познакомил с ними Соловьёва. Соловьёву нравилось пополнять коллекцию своих друзей, но самым лучшим другом его оставался Растворцев – возможно, потому, что Соловьёв хотел быть похожим на него – общительного, влиятельного, обладающего организаторскими способностями. Дружеское чувство, которое Соловьёв испытывал к Растворцеву, было лишено всякой фальши. Андрея Соловьёв всегда был рад видеть; общаться с ним было одно удовольствие. Андрей был отличником, и Соловьёву казалось, что Растворцев должен любить разговоры на тему школы, различных школьных предметов, что он должен постоянно думать только об образовании и всем, что связано с образованием. Поэтому Соловьёв частенько заводил разговоры с Растворцевым на тему учёбы. И каково же было его удивление, когда он видел равнодушие на лице своего друга во время этих разговоров! Казалось, тема учёбы была единственной темой, разговаривать на которую у Растворцева не было ни малейшего желания. И это резко отличало Растворцева от Соловьёва. Однако это никак не разъединяло двоих друзей.

Растворцев познакомил Соловьёва с Ромой Синицыным. Это был, так же как Растворцев, весьма общительный мальчик, способный организовывать различные мероприятия. И так же, как Соловьёв, Синицын любил читать. Но было что-то в Синицыне отталкивающее; нередко он говорил что-то бессвязное или, по крайней мере, то, что казалось бессвязным младшеклассникам. И за это его не сильно любили. Однако Соловьёв был не склонен ставить в упрёк Синицыну его любовь к пространным речам, в которых никто не находил смысла. Соловьёв стал считать Синицына творческим человеком, и об этом он твердил друзьям, когда те говорили что-нибудь вроде: «Да ну этого Синицына, ещё начнёт говорить какую-нибудь ерунду». Подобная защита Соловьёвым Синицына объяснялась, конечно, вовсе не тем, что Соловьёв был добрым и не склонным к критике человеком. Скорее всего, он просто узнавал в Синицыне какие-то свои склонности и радовался тому, что у него самого эти склонности проявляются иначе, благодаря его способностям, разумеется. Получалось, что Соловьёв любил Синицына за его недостатки. Синицын отвечал Соловьёву взаимностью. Это был единственный друг Соловьёва, который восхищался его начитанностью; остальные друзья, хоть и знали о любви Соловьёва к книгам, как будто не считали эту любовь серьёзной. Соловьёв был всегда своим в компании, чего нельзя было сказать о Синицыне, хотя и Синицын вовсе не был каким-то изгоем. Как уже говорилось, Синицын умел организовывать различные мероприятия, и за это его уважали.

В одиннадцать лет Соловьёв впервые попробовал написать стих. Воодушевил его на это разговор с Синицыным, который, как выяснилось, уже давненько пописывал стишки, но, правда, никому их не зачитывал. И только Соловьёву Синицын однажды рискнул прочитать один свой стих. Стих был ужасен; рифма в нём была кое-где, размер отсутствовал вовсе, так же как и смысл. Впрочем, Соловьёв, зная своего друга, и не ожидал, что тот способен написать что-то со смыслом. Соловьёв, который уже немного разбирался в том, какими должны быть стихи, сказал, что стих плох, так как настоящим стихам присущи размер и более-менее ясный смысл. На что Синицын махнул рукой, мол, это всё ерунда, есть много стихов без смысла, и ничего страшного. Соловьёв понимал, что слова Синицына справедливы, но также он понимал, что Синицын не способен написать ничего нормального просто потому, что он Синицын и что Соловьёв его хорошо знает. Вот если бы это написал какой-нибудь знаменитый современный поэт, то Соловьёв, возможно, не рискнул бы назвать стих плохим, а так он позволил себе немного подучить Синицына, поделиться с ним своими знаниями в области литературы.

– Пушкин всегда писал с размером и со смыслом, поэтому ты тоже должен писать с размером и со смыслом, – заявил Соловьёв.

На такую реакцию Соловьёва Синицын мог бы обидеться, но этого не произошло. Соловьёв понял это, когда прочитал Синицыну свой собственный стих под названием «Деревня». Синицын был в восторге от этого стиха, хотя мог бы назвать его плохим, так же как Соловьёв назвал плохим его собственный стих. Но Синицын не был обидчивым и мстительным. После того как Синицын высказал своё одобрение, Соловьёв решил прочитать свой стих учительнице русского языка и литературы. Учительница заулыбалась, когда услышала стих.

– Вообще неплохо, но имеется куча ошибок, – сказала она, после чего начала разбирать стих Соловьёва.

Все замечания учительницы были справедливыми, и Соловьёв это, конечно же, понимал, но всё-таки в свою защиту он сказал:

– Да современные поэты вообще пишут без размера и без рифм.

– Я думаю, Артём, этих поэтов не будут никогда проходить в школе. Меня всегда удивляло то, что так называемые современные поэты пишут свою бредятину и при этом восхищаются Пушкиным или Лермонтовым, стихи которых, слава богу, не имеют ничего общего с творениями современных поэтов. Если я восхищаюсь кем-то, то я всегда буду стремиться быть похожей на предмет своего восторга, а если у меня это не будет получаться, то, значит, я бездарна и, следовательно, мне надо оставить все попытки добиться того, чтобы другие люди восторгались мной. Но так называемые современные поэты так не считают; вместо того чтобы оставить свои попытки, они пытаются стать пушкиными и лермонтовыми, но только не став на них похожими, а став на них максимально непохожими. Вообще эти клоуны смешны. Так что я не советую тебе быть похожим на современных поэтов.

Новоиспечённый поэт сильно расстроился из-за того, что учительница нашла в его стихе кучу ошибок. И хоть он понимал, что ошибки эти являются следствием его невнимательности и творческой недоразвитости, всё же не хотел признавать свою вину. И из-за того, что учительница прочитала монолог, в котором раскритиковала современных поэтов, Соловьёв почувствовал свою связь с этими современными поэтами. Наверняка они не такие плохие, какими кажутся этой училке, подумал Соловьёв. Его не смущало то, что он сам раскритиковал стих Синицына за то, что тот скорее походил на творения современных поэтов, нежели на творения Пушкина или Лермонтова. Получалось, что его знаний в области стихосложения хватало для того, чтобы почувствовать своё превосходство над Синицыным, но вот для того, чтобы почувствовать своё превосходство над учительницей или хотя бы равенство с ней, надо было придумывать что-то новое.

Соловьёв ещё не скоро написал свой второй стих.

В своём первом стихе он исправил кучу ошибок, после чего стих стал казаться Соловьёву значительно лучше, но не настолько, чтобы Соловьёв рискнул его прочитать кому-нибудь. Ему не давала покоя мысль, что стих стал лучше благодаря учительнице русского языка, и Соловьёв всё больше подумывал о той сфере, в которой учительнице русского языка делать нечего, в которой он, Соловьёв, будет летать свободно и где его полёт никто не сможет корректировать. Желание властвовать захватило Соловьёва. А желание властвовать – это всего лишь желание защитить себя от напоминаний о том, что ты несовершенен и неполноценен. Соловьёв вспомнил о своих успехах в области естествознания, которые когда-то имели место быть. «Может, мне снова взяться за изучение мира животных, растений и элементарных частиц?» – задумался Соловьёв. Ему в какой-то миг показалось, что путь к совершенству через изучение естественных наук намного проще. Но проблема была в том, что и на этом пути Соловьёв уже поскользнулся. К тому же в естественных науках было меньше пространства для самостоятельного полёта. Нет, о естественных науках не могло идти и речи. Вот литература предоставляет кучу возможностей всем желающим удовлетворить свою потребность в индивидуальности, обогатить эту индивидуальность различными подробностями, например политическими взглядами, да и вообще кого только нельзя из себя вылепить с помощью этой литературы! Хороших писателей так мало потому, что мало кто из них во время написания своих произведений задумывается о своих героях; практически все писатели думают только о себе. Они боятся написать лишнее слово, лишнее предложение, дабы чем-нибудь не выдать свою истинную сущность, сущность обыкновенного человека. Словосочетание «обыкновенный человек» для них является оскорбительным; конечно же, им всегда кто-то что-то нашёптывает и они выполняют заказы свыше. Несомненно, произведения авторов, пишущих для развлечения публики, находятся ближе к тому, что принято называть Большой литературой, чем произведения авторов, пишущих «по заказу свыше»: всё-таки жадность – незначительный человеческий порок, неспособный сильно изуродовать людей и созданное ими, а вот самолюбование является главным источником людского уродства.