Александр Чикин - Богоборец

– Никак нет! – отозвался похмелённый в чужом пиру.

– Куда же он подевался? – прапор заглянул за батарею. – Я же, своими ушами слышал, как он трубу ломал!

– Мистика, какая-то! – возмутился Коржик. – Он же вот здесь, прямо перед дверью, висел! Не привиделось же мне!? Давай, старшина, личный состав пересчитаем, – майор опять смахнул платочком пот.

Принялись считать, бродя между кроватями. Даже после пятого пересчёта все были на месте. Пересчитали первый этаж – тоже самое.

Неожиданную, для себя, смётку проявил Орлов:

– Нужно скомандовать «подъём», товарищ майор! Висельник-то не встанет, останется лежать. Тут мы его и повяжем!

– Тебя послушать – с ума сойдёшь! – уязвил Орла Коржик. – Если он, получается, до кровати добрался, то хрен ли ему и при подъёме не встать?

– Ну и пусть встанет! – у Орла оказался на редкость изощрённый ум. – Мы у них шеи проверим!

По команде все построились повзводно, недовольно щурясь от света.

– Сержантам: проверить наличие личного состава! – скомандовал майор, расхаживая перед строем, скромно прикрывая платочком опухающую скулу.

Прапорщик бросился осматривать двуярусные кровати:

– Есть покойничек! – радостно возвестил он через минуту из дальнего угла. – А, так ты ещё живой, сволочь! А ну иди!

Орёл выгнал из кроватного лабиринта на свет заспанного, растерянного якута – каптенармуса, которого никакие «тревоги» не касались: при любых манёврах, он всё равно оставался в казарме спать в своей каптёрке.

Схватив солдата за загривок, прапор согнул его буквой «Г» и, развернув к свету, стал рассматривать шею:

– Кажись, этот, товарищ майор! – Орёл показал Коржу на багровые следы от своих пальцев на шее у каптёра. – Ну, ты, поверни голову, гад! И что тебе, сволочи, не жилось?

– Это не тот, – определил Коржов, увидев, что покраснение на шее быстро проходит.

Сержанты доложили о наличии людей и прапорщик с майором пошли вдоль строя, пристально всматриваясь в адамовы яблоки. Не обнаружив ничего подозрительного, объявили отбой.

Бережно поглаживая синяки и рассуждая о боксёрских качествах Капустяна, спустились на первый этаж. Процедура с подъёмом и осмотром была безрезультатно продублирована: тайна исчезнувшего жмура не открылась.

Андрюха натёр сапогом ногу. Образовался абсцесс и щиколотку раздуло. Виногурского госпитализировали. Оказавшись в отделении хирургии, Андрей стал любимцем сердобольных сестёр. Раз уж он имел власть над генеральскими чадами, то дочерей рабочих и колхозников своими фокусами покорял легко, а дочки интеллигенции, даже сельской, только о нём и мечтали.

Я тоже оказался в госпитале, в том же отделении. Все два года армии я был болен музой живописи и в моменты обострения оказывался госпитализированным. Тогда из меня лезли санпросветовские плакаты, и очередной красный уголок какого-нибудь отделения госпиталя покрывался росписью. Поскольку послеоперационных травм у меня не было, меня назначили старшиной отделения. Я должен был следить за чистотой в палатах, составлять графики мытья полов и вообще быть правой рукой дежурившего медперсонала – что, впрочем, не мешало мне переводить краску.

– Ребята, вы когда-нибудь клизму делали? – спросила нас медсестра Зина, когда я рисовал очередную хирургическую страшилку о ранней диагностике геморроя, а Андрюха мне позировал, подставив нарыв на ноге. – Может, поможете мне?

Перспектива поставить клизму фигуристой красотке нас сильно воодушевила и мы сказали, что готовы делать с ней эту процедуру каждые пять минут. Я даже готов набросать эскизы для будущего эпического полотна «Венера Эсмарха».

– Дураки! – обиделась Зинуля. – Не мне, бестолочи, а Семёнову из вашей палаты. У меня работы полно и я до отбоя не поспеваю! Поможете, а?

Отказать ей было невозможно, и она повела нас в комнату, где, помимо ванны, стояла кушетка, гинекологическое кресло и много других спортивных снарядов. Семёнов уже покорно лежал на кушетке, спустив штаны.

– Ну, справитесь? – вручив нам кружку с резиновой кишкой, спросила Зина.

Признаться в том, что человек, запросто рисующий геморрой любого размера, в жизни не делал клизму – не позволило самолюбие. Самолюбие Виногурского было не меньше моего: мы соврали, что справимся.

– Это ты зачем делаешь? – спросил я Андрюшку, выковыривающего шпателем из баночки вазелин в кружку Эсмарха.

– С водой вместе в него загрузим, чтобы всё из него, как по маслу, выскочило! – объяснил Андрей. – А иначе, зачем же ещё она нам этот вазелин дала?

– Ребята, – забеспокоился Семёнов, – им надо наконечник на шланге смазать!

– Не трепись, а то изо рта всё выльется! – Андрюха ткнул его в бок, но вазелин на всякий случай выловил и уложил в баночку, – Сань, ты надевай фартук, а мне дай перчатки.

– Мне кажется, что фартук и перчатки для кого-нибудь одного. Или ты всё сразу надевай, или давай мне.

– Раз уж нас двое, – остановил мои пререкания Виногурский, – то давай соблюдать технику безопасности. Ты наденешь фартук и встанешь около кушетки. Я встану за тобой и буду в перчатках держать кружку – вдруг гидроудар? Я не хочу руки пачкать! А фартук нас обоих от брызг защитит.

– Что значит: «гидроудар»? – опять заворочался обеспокоенный Семёнов, ни черта не смысливший в гидравлике. – Вы что делать собрались?

– Сань, воткни ему эту кишку в рот, чтобы заткнулся. Давай его с переднего конца, через желудок промоем! – Андрюха стал зловеще натягивать перчатки.

Семёнов притих, а я повязал фартук. Налили воды из-под крана и заняли предложенную Андрюшкой позицию. Ослабили зажим на шланге и вода ушла. Как ни жмурились, гидроудара не случилось.

– Ну? – Андрюха потрепал жертву по загривку. – А ты боялся! В туалет хочешь?

– Кажется, нет, – неосторожно признался Семёнов и попытался встать.

– Стоп! – придавил его к кушетке Андрей. – Я так и думал! То-то я смотрю, какая-то кружечка детская! У нас в цирке лев постоянно запорами мучался, у его клетки прибор раза в три покрупнее этого висел. Всё ясно: дозировка мала.

Процедуру повторили.

– Ну, а теперь как?

– Холодно, ребята. Пустите меня, я в палату пойду.

– Вот чуяло моё сердце, что с вазелином заливать надо! – Андрюха выковырнул мазь обратно в кружку.

Налили воды и Андрюха, с видом заправского чаёвника, побултыхал в кружке шпателем. Вазелин поплавком болтался на поверхности.

– Ацетончику бы капнуть: он бы любую мазь враз развёл! – посетовал Андрей. – Заливай!

Вода скрылась в недрах Семёнова, а весь вазелин остался на дне кружки.

– Может, ты вручную мазь заправишь, раз она механическим путём не идёт? – предложил мне Андрей.

– Перчатки у тебя – ты и заправляй, – отбоярился я.